Чтобы все было вскрыто собою.
Взвейся ж в небо волчок земли,
Мы пьянствовать кровью запоем
Больше тебе не велим.
Мы! – Но не верит вертлявая.
Если не веришь – Я!
И заикнулась пьяная,
Будто с похмелья земля.
7
Вот для того то, для того
Я свистом с индюком беседовал,
Когда склонялось зарево
Через плетень соседкою.
Вот для того то слушал я,
Как дуб роняет желуди,
Как конь топырит уши,
Снимая радость с повода.
И для того выглядывал
Я в гусенице бабочку
И с ней походку складывал
Я на росе булавочной.
О, знал я как тандыкает
Перед дождем гигикалка.
И белой песней никнет как
В лесу черешня дикая.
Я знал, как терен красными
Царапается пальцами,
И как подсолнух заспанный
На солнце просыпается.
Я слушал, как мне радуга
Читала строки дождика,
Как за речной оградою
Волна стругала ножиком.
Все разгадал, все выслушал,
Весь мир познал в навозе я,
Намокший облак высушил
На камышовом озере.
Мне небо улыбается
Сноп солнца распоясанный,
А радость дней бодается
Бычек-бадунчик с яслями.
8
Но почему порой
Надломленность акаций
Ветвями цепких рук
Мне машет возвратиться? –
Ведь я ушол, чтобы твоим назваться
Мой первый день – кизиловый чубук.
Пусть твой дымок все также в небо длится,
Пусть твой пастух картавит на коров…
Бакша к горы
Как забыть мне вас?
О, я ушол, чтоб снова возвратиться!
Но Зрячий облак в небе глаз лишон,
Но сквозь ложбину
Пули дум свистят…
Меня ль сомнет
Кулак мой сжатый в камень?
Не возвратиться,
Нет,
Я не ушол,
О, нет же, нет,
О, я не на чужбине,
Я с вами,
Вы со мной,
Мы даже не в гостях,
Мой старый пень,
Мой баз,
Моя бакша и горы,
Мой первый день – дымящийся чубук.
Расти меня, расти меня как прежде,
Я обречон смиреньем проорать –
Ведь перед волком сам себя не решет
В потерю загнанный и бьющийся баран.
И будет день,
(А может быть не будет!)
Когда экватор запушится в снег.
Я в полюс северный, как в льдянный бубен
Бью веткой пальмовой во сне.
А на яву мне машут из ложбины,
А сквозь ложбину пули дум свистят….
Я не в гостях
И я не на чужбине.
Мой первый день – кизиловый чубук,
О, не замаливай на снеговых губах,
На чотках скал расщепленную грусть: –
Есть у меня и родина Кубань,
Есть и отчизна вздыбленная Русь.
9
Кто там, кто без оглядки,
Кому ничего не жаль,
Кто сеет полову с азатками
И колос растит в кинжал?
Кто сегодня опять не слышит
Кумачовой песни зари?
Разве звезды срывают вишнями.
Когда вечер ещо горит?
10
Разве можно садиться на корточки,
Когда нужно воспрянуть в рост?
Кто там страхом заваленный корчится,
Как под дождиком сена воз?
Кто там, кто там хрипит придушенный,
Чьо горло сегодня арба?
Товарищи, рушится, рушится,
Оглянитесь, воспряньте, пора!
11
Но нет ответа,
Звоном тишь зарезана,
Я слышу только самого себя –
Любимый, ветер,
Так-ли марсельезу
Тебя учили распевать?
12
О, никогда, никем не забывается
То, что пронзает первая любовь.
Я слышал плач подстреленного зайца,
В котором бился вечер голубой.
Москва 1921
Искандар Намэ
Поэма меня
1
Обо мне говорят, что я сволочь,
Что я хитрый и злой черкес,
Что кротость орлиная и волчья
В подшибленном лице моем и в профиле резком.
Ещо кто то сказал,
Что скалы
В оскале моем дрожат,
Кто то сказал,
Что в бурю мой вздох,
А зеленые треугольные глаза,
Под изломанной бровью,
Глаза мои впалые,
Нахохлились
И жадно
Никогда не плачут.
Нет, вы не знаете, как сумрак совий
Рябым пером зарю укачивает.
2
А в этом есть такая тихая, такая острая боль.
(Я обречен эту боль затаенно беречь): –
Улыбкой подснежника целовать прощенья лоб,
Арканом ненависти стаскивать с плеч череп.