Случается, если ты прочтешь поэту или литератору стихотворный бейт, который ему незнаком и автор которого ему неизвестен, он его не одобрит и не сочтет красивым. Если же ты назовешь ему имя Абу Таммама{319} или Абу-т-Таййиба{320}, он изменит мнение, начнет хвалить бейт и оправдывать автора за допущенные огрехи лишь потому, что привык одобрять и хвалить все принадлежащее этим двум поэтам.
Это помогает нам понять, что удача и успех человека зависят от того, совпало ли сделанное им с представлением о прекрасном у окружающих его людей. Равно как его неуспех и неприятие объясняются тем, что сделанное им напоминает людям то, что они считают безобразным. Как сказал поэт:
Представь же себе, что говорили о Париже побывавшие в нем и как они его хвалили. Мы привыкли, что европейцы, и особенно французы, во всех их книгах и разговорах только и делают, что восхваляют свою цивилизацию и хвастают тем, как они живут, утверждают, что они выше всех народов и самые главные, что только они идут по верному пути, а все другие заблуждаются, что их цивилизация возникла по вдохновению свыше и они вывели людей из тьмы на свет, и что выбор один — либо поверить им, либо погибнуть от меча. Их пропаганда широко распространилась у нас с помощью тех из нас, кто им помогал. Мы поверили их утверждениям и признали их за мудрость и истину, ничего не проверяя и не изучая. И из всего, что они нам наговорили, из той пыли, которой они нам в глаза напустили, мы создали себе прекрасный образ их цивилизации.
По моему мнению, мы должны отбросить все это и попытаться сегодня увидеть вещи в их истинном свете, оценить их подлинное значение, а не исходить из существующего в нашем воображении. С нами паша, который обладает тем преимуществом, что он долгое время был оторван от мира и от нынешней жизни. Голова его не забита нашими представлениями об этой цивилизации, и его суждение очевидца, свободного от ранее слышанных легенд, будет самым верным и самым надежным. А нам, чтобы разобраться в достоинствах и недостатках этой цивилизации, следует быть столь же зоркими и беспристрастными.
Иса ибн Хишам: Аллах тебе судья! Похоже, ты хочешь, чтобы мы пошли против общего мнения, стали доказывать людям не то, к чему они привыкли, и критиковать то, что для них не подлежит ни критике, ни осуждению. Да они обвинят нас в грубейшей ошибке, в скудоумии и недомыслии! Не исключено и то, что многие назовут наше поведение невежливым, скажут, не всякую истину, мол, стоит высказывать и не всякую правду — предавать огласке.
Не правильнее ли вслед за посетившими эту страну до нас повторить сказанное ими об отсталости жителей Востока по сравнению с жителями Запада, описать силу и мощь европейцев, их благосостояние и благоденствие и напомнить, что мы по-прежнему прозябаем в праздности и нерадивости: нам говорят — мы слушаем, приказывают — исполняем, кидают нам кусок хлеба — благодарим, отнимают землю — славим Аллаха, оккупируют наши страны — соглашаемся. Или лучше перечислить причины, способствовавшие их подъему, и разъяснить, на каких основах они воздвигли свое государство, чтобы следовать по их стопам и делать то же, что и они? А может, лучше всего — всеми силами побуждать наш народ стряхнуть с себя дрему, отрешиться от лени и последовать примеру этих неутомимых тружеников? Не кажется ли тебе, что самый верный способ расшевелить наш народ — неустанно эту цивилизацию возвеличивать и прославлять, на ее достоинства и на нашу отсталость глаза ему раскрывать, путем сравнения пробудить в нем стремление с европейцами соревноваться и их догнать? Если учитель молчит и ученика не стыдит за то, что другой его обогнал, что бы ты о таком учителе сказал? Разве серьезным и умелым ты бы его назвал?
Друг: Прежде всего не стоит забывать, что те из наших соотечественников, которые посетили европейские страны и, вернувшись домой, рассказывали и писали о них, высказывали разные суждения.
Одни — ездившие в эти страны на учебу — в силу своей молодости и готовности восхищаться всем прекрасным воспринимали прежде всего внешнюю красоту и не пытались вникнуть в то, что скрывается за ней, не замечали пороков в жизни европейцев. Наоборот, они восторгались ею и описывали как сплошное удовольствие. Их рассказы в кругу близких напоминали рассказы влюбленного о своей возлюбленной. И себя они старались выставить этакими европейцами, показать с помощью дешевого лоска и напускных манер, что они тоже приобщились к этому поразившему их величию, и поразить им других людей. Но мы не принадлежим к этой категории.