Солнце, как гость на свадьбе, осыпает девушку динарами, которые нельзя ухватить руками. Как сказал об этом еще ал-Мутанабби, пересекая ущелье Бавван и описывая растущие в нем деревья, сплетшиеся ветвями:
А вокруг девушки рой птиц, и кажется, что они поют и щебечут, словно отвечая ей на вопрос, когда же вернется ее друг. Они говорят, что каждая горлица оплакивает разлуку со своим другом, и девушка проникается еще большей любовью и как бы вторит горлицам.
Потом ты видишь слепого Гомера, Адама греческой поэзии, он обернут куском полосатой ткани, его седая борода отливает серебром. Он торжественно восседает на троне — не царей, а поэтов, он не владыка стран, а владыка рифм, и поэты из джиннов венчают его венцом победителя, а поэты из людей стоят перед ним, восславляя и возвеличивая его. Тут и Аристофан, и Эсхил, и Гораций, и Вергилий. Справа от него стоят отважные герои древних времен, имена и деяния которых воспеты в поэзии и увековечены в прозе, они почтительно склонились перед ним. Тут и Ахилл, и Александр, и Эней и Цезарь. Возле головы Гомера изображены две женщины, одинаково прекрасные, хотя и непохожие одна на другую. Они олицетворяют два поэтических искусства{339}, созданные Гомером на заре веков. А стоящие поэты как бы перенимают у него эти искусства. Они окружены рядами музыкантов и певиц, играющих на лирах, бьющих в тамбурины и распевающих песни и гимны.
Кто из наших поэтов сравнится с Гомером и ему подобными из древних и позднейших, создававших стихами картины, как те, что мы видим перед собой? Ведь живопись — это немая поэзия, а поэзия — говорящая живопись.
Едва мы оправились от восхищения и потрясения и уже направились к выходу, как увидели перед собой человека, одетого в грязный, изношенный халат и похожего на того, о ком один из древних поэтов сказал:
Шевелюра его перепуталась с его бородой, и волосы скрыли черты и морщины его лица. Он был худ, как козел, давно не видавший травы, ногти его отросли и загибались, как когти, под ними скопилась грязь, черная, как сурьма для подведения глаз или как рамки некрологов на страницах газет. Он смотрел на входящих и выходящих с насмешкой и презрением и расхаживал в толпе с видом гения. Люди между тем относились к нему уважительно и кланялись ему почтительно. Паша обернулся к нашему другу «ученому» и спросил его, что это за грязный урод, как эта куча мусора оказалась тут и почему люди так его чтут? Ученый стал разъяснять ему, кто этот шайтан, между ними разговор завязался, а я вопросы и ответы переводить взялся.
Паша: Не следовало ли запретить этому человеку и подобным ему появляться в местах, где выставляются такие ценности, чтобы они не отпугивали посетителей? Или это делается с целью подчеркнуть разницу между красотой и уродством?
Ученый: Этот человек — великий художник из числа тех, чьими творениями мы гордимся перед всем миром. Его картинами ты восхищался и в этом дворце, храме живописи, строительство которого обошлось в двадцать четыре миллиона франков. И пусть тебя не удивляет несоответствие между его видом и его картинами, золото добывают из земли, а алмазы рождаются из угля.
Паша: Как же вы допускаете, чтобы художники жили в такой нищете, скупитесь и не хотите спасти их от этой ужасающей бедности? И если искусство живописи не дает заработка его творцам, то почему вы так заботитесь о картинах и строите для них дворцы?
Ученый: Те, кому ты так сочувствуешь, самые богатые у нас люди, ведь картины это ходовой товар. Одна картина, написанная известным художником, оценивается в сотни тысяч, а то и в миллионы. А их внешний вид отнюдь не следствие их бедности и нужды, Просто они не обращают на себя внимания, им все равно, как они выглядят. Их оправдание в том, что люди, занимающиеся изящными искусствами, целиком погружены в свой особый мир, они сильны своим талантом и воображением, а не умом, одно усиливается за счет другого. Поэтому они неразборчивы в одежде и в еде, не отличают в повседневной жизни хорошее от дурного, не заботятся о чистоте своего тела, не придерживаются принятых норм нравственности и доходят иногда до полного безрассудства и глупости, так что и родным и незнакомым людям трудно с ними общаться. Есть среди них и притворщики, вроде тех служителей религии, которые изображают из себя аскетов. Люди к этому привыкли, и если тебе скажут, что такой-то поэт или художник, ты прощаешь ему его внешний вид за его талант, хотя, возможно, он ничего и не создал, кроме своего отталкивающего внешнего вида.