Для себя он решил, что останется после всего этого в Многомерности навсегда и сейчас искренне считал, что для него это последние минуты жизни. Добавляло горечи и то, что Джон Гил пришел к нему накануне и попросил не возвращать его в свое тело. Еще раньше об этом же попросил его сын, Марк, сказав, что слишком устал жить, чтобы умирать еще раз. Оставаться жить без близких людей у Креила не было никакого желания, и он решил, исполнив свой долг и оказав помощь Советникам, уйти навсегда. Поэтому он уговаривал их не ставить ему резервную нервную систему, но Линган был непреклонен и пришлось много часов терпеть эту чудовищную, и совсем ненужную, как считал Креил, боль.
Мощный звук органа ворвался в его мозг и он, поняв, снял блоки.
– Прощай, Антон, – сказал Креил, внимательно всматриваясь в устойчивый вихрь перед собой, а еще через несколько секунд приборы показали, что и он мертв.
Жители Аль-Ришада, как и все жители Земли были на улицах. Этель, Лейла и Джулия вглядывались в здание Дворца Правительства. Стояла теплая, мягкая погода, тихо шелестел ветер, развевая подол платья Этель, и невозможно было поверить, что надвигается такой чудовищный катаклизм.
Неожиданно, за несколько секунд, потемнело и крылья Дворца начали с бешеной скоростью увеличиваться в размерах. Они росли, протягивая щупальца далеко в стратосферу и захватывая все большее и большее пространство. Советники, как и было обещано, закрывали Аль-Ришад от Многомерной флуктуации. Наконец все застыло. Люди изумленно взирали на почти непрозрачный купол, нависший над государством вместо привычного неба.
Легкая сетка изморози покрыла его, побежали, прорастая диковинным узором, нити и начали непрерывно изменяться, приноравливаясь и поглощая Многомерное излучение флуктуации.
Этель услышала, как вскрикнула Лейла. Это Джулия, попрощавшись, растаяла в пространстве, сказав, что решила уйти к отцу и не хочет оставлять его одного, хоть и понимает, что здесь безопаснее.
14 часов 22 минуты 2 января 2036 года абсолютного времени
14 часов 22 минуты 2 января 409 года относительного времени
Генри Уилкинс сразу почувствовал, как умерла его семья. Еще несколько секунд назад он ощущал жену и детей, и сразу все исчезло. Генри сел, огляделся. Его несказанно удивило, что собака подняла голову и посмотрела на него. В его мозгу закружились мрачные мысли. Подумалось, что люди, которым он доверил свою жизнь и так долго помогал, могли и обмануть и избрать просто крайне эффективный способ уничтожения земной цивилизации без всякой радиации и бомб.
Прошло, как ему показалось, еще несколько минут, овчарка подняла морду к небу и истошно завыла, потом отчаянно завертелась, заскулила, тяжело дыша, и рухнула на траву. Ее тело задергалось в конвульсиях, и она умерла. Только тогда Генри вспомнил, что люди должны были умереть сначала и лишь потом начиналось прохождение Многомерной флуктуации, уничтожающей все живое на планете. Он посмотрел на часы: секундная стрелка едва двигалась. В первый момент показалось, что они остановились, но стрелка дрогнула и скакнула на одно деление. «Боже мой! – подумал Генри. – А время-то почему так замедлилось? Или мое восприятие ускорилось?» Листья на деревьях замерли, и в воздухе застыла полная тишина. А еще через какое-то время он почувствовал, как резко начало холодать, и небо, такое прозрачное до этого, покрылось нитями изморози. Он старался не смотреть на небо. Строггорн предупредил, что иначе его тоже втянет в Многомерность. «Как это непохоже на Апокалипсис! – усмехнулся Генри. – Ни шума, ни грохота, наоборот, полная тишина. Господи, как же страшно становится от этой тишины, будь она проклята!» Тошнота подкатила к горлу, его несколько раз вырвало.
Небо нависло совсем низко, сейчас его разбивали трещины, маленькие, черные, извилистые. Некоторые из них расширялись и тогда, сквозь разрыв, ослепительно проглядывало прозрачное синее небо, а потоки солнца колоннами втыкались в землю. Генри еще раз вырвало, и он подумал, что все эти трещины на небе – совсем нехорошо. Может быть, у Советников не хватало сил для защиты? И он так плохо чувствовал себя… Генри лег и забрался под одеяло, закрыв глаза и стараясь ни о чем не думать. Тошнота то подступала к горлу, то отпускала и на какой-то миг возникло чувство, что все уже давно погибли и только он один – еще жив, и от этой мысли страх сковал его. Генри открыл глаза, чтобы увидеть, что это не так, но его мира больше не было. Вокруг, насколько хватало взгляда, расстилалась бесконечная пустота, а он сам просто висел в ней, ни на что не опираясь. Стрелка часов передвинулась на одно деление и сразу все возникло: лес вдалеке, лужайка, мертвая семья. Он наблюдал за часами и ровно через три деления все снова исчезло, а еще через деление – возникло вновь. «Четырехмерность, – успокоил себя Генри. – Ничего страшного», но тошнота снова усилилась. На этот раз его вырвало с кровью. «Вот это уже плохо». – Голова закружилась, и он потерял сознание.
Кто-то тронул его за плечо, и Генри очнулся, сразу узнав Джулию, которая склонилась над ним, пристально вглядываясь в лицо. Она выглядела на тридцать, хотя ей исполнилось шестьдесят девять лет. По возрасту она давно перегнала отца, но он иногда с ней встречался и давно привык к этим непрерывным метаморфозам.
– Неужели ты лазила в мою голову? – морщась, спросил Генри.
– Не сердись. Тебе плохо, и нужно что-то делать.
Часы показывали, что прошло всего двадцать две секунды с момента начала прохождения флуктуации. Время тянулось просто бесконечно. Джулия внимательно ощупывала его живот, Генри тяжело дышал, не сопротивляясь. Как и все Варды дочь была прекрасным врачом, и бесполезно было оспаривать ее право на осмотр.
– Плохо, отец. Тебя бы нужно в клинику, только некому сейчас тобой заниматься. Думаю, будет лучше, если ты умрешь.
– Что?
– Перейдешь в Многомерность, – по-другому назвала это Джулия. – Так для тебя безопаснее. Тебе не вынести флуктуации. Ты же не хочешь умереть навсегда?
– Что нужно делать?
– Ничего. Перестань сопротивляться, подчинись, смотри в небо. Это не больно, ты же знаешь, был уже там когда-то.
– Страшно умирать. Уже второй раз в моей жизни. – Генри посмотрел на небо, все в бесконечных трещинах и разрывах, и расслабился. Возникло тянущее чувство, и он подумал, что это отличается от того первого раза.
Его тело обмякло. Телепатически Джулия перестала ощущать отца. Она накрыла его еще одним одеялом, поправила их у мамы и братьев и решила возвращаться в Аль-Ришад. Ей не хотелось пугать Генри, но было понятно – все шло вовсе не так, как планировалось.
В Аль-Ришаде ее поразили происшедшие изменения. Многие эсперы лежали мертвые, прямо на земле, глядя на небо, в бесконечно плывущих нитях почерневшей изморози. Джулия ощутила приступ тошноты и поняла, что мерность пространства все время повышается: занимаясь многомерным синтезом, она всегда спокойно переносила до пяти измерений. Лейла сидела под деревом, прислонившись к стволу и тяжело дышала. Этель не было, и это удивило Джулию.
– Где Этель?
– Мама ушла во Дворец Правительства. – Глаза Лейлы были совсем черными. Дмитрий нашел их и сел рядом, обняв мать.
– Как вы думаете, мы выстоим?
– Не знаю. – Лейла посмотрела на небо, в бесконечных трещинах разрывов. – Плохо. Так и не удастся спасти животных. Мы так надеялись, что обойдется!
Вокруг них многие ложились на землю, пристально вглядывались в небо и через несколько секунд умирали.
Этель переместилась в Многомерности, пытаясь найти зал, где находились тела Советников. Она не сказала Лейле, что отчетливо ощутила, как Антон, ее сын, работавший в этом зале за оператора, умер. Мать-телепат, она всегда имела пси-связь со своими детьми и сейчас сразу поняла это. Мерность пространства внутри Дворца все время увеличивалась, и, когда, наконец, она добралась до нужного зала, в нем царила, как ей показалось, Семимерность.