Мэтт отдал честь и выбежал в коридор, где на лавке для пациентов отдыхали бледные Норман и полицейский. Сначала Флин хотел отправить их обратно на поиски, но потом смекнул, что оставаться наедине со странным Сайласом и не менее странным чужаком было бы опрометчиво. А поэтому сказал:
— Отдыхайте пока. И ждите меня.
Сайлас тем временем успел осмотреть парня и снять с него рубашку. Достав из ящичка на столе небольшой флакончик из коричневого стекла, он откупорил пробку, смочил в растворе ватку и сунул ее под нос незнакомцу.
В кабинете противно запахло — Флин поморщился.
Но паренек на ватку не отреагировал. Сайлас легонько похлопал его по щекам, но добился лишь очередного слабого стона.
— Хм. Пульс в норме, внешне все в норме, ссадины пустяковые. Жара нет. Вы его таким и подобрали?
— Парни говорят, что он сам к ним вышел. Но сразу отрубился.
— Понятно.
Лекарь подхватил еще один пузырек и принялся отрывать новые комочки ваты от большого свертка.
— Можете здесь не ждать, — вдруг сказал он. — Я позову, когда он очнется.
«Вот уж нет! Еще вопрос, кто опаснее — он или ты. Лучше уж я тут постою».
Флин собрался отвечать примерно в таком же духе, но слова застряли у него в горле. От резкой вспышки боли помутилось в голове, слух пронзил громкий крик, да так, что все внутри зазвенело. Его повело, он врезался плечом в стоящий у двери лакированный шкафчик — там что-то хрустнуло. От падения его спасла реакция — Флин успел зацепиться пальцами за дверной косяк. Перед глазами плясали радужные пятна.
Это еще что?
— Вы в порядке?
Голос Сайласа донесся словно со дна океана — таким приглушенным и далеким он был. Флин не смог ответить — ноги подкашивались, язык онемел. Все, на что он был способен — это держаться за косяк и не валиться на пол.
— Пэрр дознаватель?
— Я…
В нос ткнулось что-то мягкое и до жути вонючее. Флин инстинктивно отпрянул, но, как ни странно, это его взбодрило. Перед собой, сквозь мутную пелену, он увидел Сайласа — тот стоял рядом и тянул к его лицу знакомую ватку.
Флин сглотнул. В горле пересохло, виски как тисками сдавило. Что это было? Кто кричал? Так знакомо… И как будто он что-то увидел, но что?
— Ты… Ты ничего не слышал? — наконец сумел выдавить он.
В глазах Сайласа мелькнули удивление и искорка интереса.
— Только то, что вы сломали дверцу моего шкафа, — отчеканил доктор. — А было что-то еще?
Было. Точно было. Но почему Сайлас не услышал? Или это… У него в голове? Но как?
— Нет, я… Я выйду на улицу. Надо подышать.
С этими словами Флин вывалился в коридор и неуверенной походкой выбрался из лекарской. Поток свежего воздуха пришелся кстати — дознаватель втянул его полной грудью. Сознание еще немножко плыло. Но в целом…
— ФЛИН!!!
Истошный крик вызвал новую волну боли — Флин зажал уши руками и застонал, сполз по стенке прямо на дорогу в засохшую грязь. Из носа полилось теплое. Он вытер пальцами и тупо уставился на пятна свежей крови на коже.
Да что за бред?! Откуда…
— ФЛИИИИН!!!
В третий раз боль оказалась настолько сильной, что он завалился на бок, обхватив голову руками, рыча сквозь плотно сжатые зубы, и задышал часто-часто. Еще одного такого приступа он просто не вынесет. Да что же это такое?
Боль мешала думать. Он скреб ногтями в волосах, точно пытаясь прекратить муку. Но все прошло так же быстро, как и началось.
Как только способность мыслить вернулась к нему, он мгновенно все понял. И побежал, так быстро, как не бегал никогда в жизни.
Лора. Кричала Лора. Непонятно как, но она смогла ему передать. С ней что-то случилось!
Он летел по Глухому логу, мимо ветхих домиков, мимо случайных прохожих и думал только об одном: лишь бы успеть. Если он не успеет, то никогда себе не простит.
Позади остались улица Горшечников, короткий мост через ручей, под ногами запетляла тропинка. Солнце пекло макушку, Флин вспотел, рубашка на спине промокла, но он не сбавлял темпа.
Вот показался домик знахарки. Из трубы робко сочился дымок, и Флин было посчитал это хорошим знаком, но потом взгляд его метнулся к двери.
Она была не просто распахнута настежь. Она болталась на одной верхней петле.
Флин взвыл. Рука метнулась к кинжалу — на револьвер он уже не надеялся. Еле удержался от того, чтобы не разрезать плоть заранее, пустить кровь — это было бы крайне глупо, но все внутри зудело, вопило о том, что надо действовать.