Староста нацепил на нос очки в тонкой серебристой оправе и зашуршал листочками на столе. Вытащил новенькую папку откуда-то из завалов, разобрался с завязками и осторожно ее раскрыл, хрустнув обложкой. Флин увидел белый листок, плотно исписанный мелким почерком.
«Надо же, целое дело завел. Хотя мог бы меня просто к местному старшине отправить. Решил заняться сам — почему?»
Доуэлл быстро пробежал взглядом листки и повернул папку к дознавателю.
— Тут все. Я... Сам проконтролировал. Но, если хотите, еще и так расскажу.
Флин кивнул, даже не посмотрев на бумаги. Налетевший порыв ветра взъерошил волосы старосты и скинул парочку документов на пол. Снаружи как будто потемнело еще сильнее, а дождик припустил уже вовсю. Стало зябко. Доуэлл прикрыл окно, чтобы вода не заливала комнату, и поежился.
— Что ж... — сказал он, вернувшись в кресло. — Тогда с начала. Первого мы нашли два месяца назад, в середине лета. Вот, на первой страничке как раз про него: Виктор Линдел, наш фонарщик, 44 года, жил один, не женат, детей нет. Обычный мужик, ну ходил в кабак, как и все, в драки не влезал, никто ничего плохого про него вам не скажет. И вот — не вышел на работу, а потом прибегает его сосед, говорит: лежит наш Виктор прямо у дверей своего дома. Мертвый и... растерзанный так, что не узнать. Я не буду вдаваться в детали, это вам лекарь наш расскажет, но видел сам — это жуть. Сказал бы, что такого не бывает, если б сам не видел.
Флин закрыл глаза. Боль еще терзала голову и мешала сконцентрироваться, но и не через такое проходили. Перед мысленным взором появилась картинка — окровавленный труп на пороге дома, рядом зеваки, староста поглядывает на тело, но все равно не может удержать взгляд. На корточках у трупа сидит старшина, ждет лекаря; его помощники оттесняют людей, кто-то рыдает.
Мало, но большего не рассмотреть. А вот голова теперь заныла пуще прежнего.
— Дальше.
— Так все как положено. Тело осмотрели, в столицу сообщили, старшина взялся за дело — всех опросил, все закоулки обшарил. Ничего не нашел. Соседи говорят, что вечером Виктор пришел домой, вроде и ночью видели у него свет. Шума не слышали, только лежал он утром на дороге мертвый. Э-э-э, вам нехорошо, пэрр дознаватель?
Открыв глаза, Флин наткнулся на подозрительный взгляд Доуэлла. Подозрительный и... участливый? Хм, лучше не пугать старика.
— Да все нормально, — Флин попытался изобразить улыбку. — Спал плоховато, да еще поезд этот... Пройдет. Так что там со вторым?
Староста недоверчиво поднял бровь, но продолжил:
— Со второй. Там то же самое. Через месяц пропала Нела Геттор, 35 лет, работала в лавке, тут, неподалеку. Ее все знали, лавок у нас мало, сами понимаете. Ушла вечером домой, но не дошла. В последний раз видели на Терновой улице, домах в пяти от ее собственного. Муж закрывал лавку, детей у них нет, живут... жили вдвоем. Искали неделю, нашли у леса, рядом с полем, на опушке, — в таком же виде, как и Виктора.
— Кто нашел?
— Генрих, он рядом живет, шел на поле работать, а там... она. Ну, мы опять сообщили, осмотрели, опросили. Ни зацепки. Даже следов рядом нет! Будто ее швырнуло туда или она по воздуху перелетела, я не знаю, Раал побереги ее душу.
На этот раз дознаватель прикрыл глаза только на пару мгновений. Картинка вспыхнула и быстро погасла, но он успел ее рассмотреть. Зрелище кошмарное, но за что зацепиться?
— Ну и третий, — продолжил староста. — Буквально неделю назад. Берн Недерсон, он... Простите меня, я сейчас.
Доуэлл поднялся, выудил из ближайшего шкафа бутылку без этикетки и два стакана. В один плеснул себе, затем вопросительно посмотрел на Флина. Тот покачал головой — алкоголь только все усложнит.
Староста мигом осушил свой стакан и вернулся в кресло.
— Об этом... трудно рассказывать, понимаете. Я тут уже двадцать лет только старостой тружусь, а до этого в помощниках ходил уже не помню сколько. У нас всегда тихо было, только если драку кто затеет, ну и так, ерунда всякая. Я ведь их всех, — Доуэлл ткнул пальцем в папку с бумагами, — всех знал, чуть ли не каждый день видел! А у меня тут еще четыре сотни душ, Раал их сохрани! Я не хочу завтра еще кого-то в холодильную относить и родных успокаивать, понимаете!
Староста хотел еще плеснуть в стакан, но рука с бутылкой задрожала, и он только заляпал стол. Флин вздохнул. Как же он не любил такие моменты.