Абаназар долго смотрел в небо, потом сорвал с плеч изодранный бурнус и принялся топтать его ногами. С неба на него бесстрастно взирала огромная звездная дуля.
– Это все ты, ты мне напортил! Ты специально, назло мне испортил мое заклинание!
– Знаешь, колдун, – отозвался Каззан, отсеявшись, – вмешиваться мне не было никакого смысла, ведь напортить больше, чем ты сам, уже просто невозможно.
– Ы-ы! – Кончив топтать рваный бурнус, Абаназар взялся колотить себя кулаками по лысой голове. – О, я несчастный! Дома у меня нет, лампы нет, посуда разбилась, джинна нет, имя я не знаю! О Аллах, за что ты ниспослал мне такие страдания?
– Ладно, скажу я тебе имя, только прекрати терзать мой слух визгливыми причитаниями.
– Скажешь? – Абаназар опустил руки и завертел головой.
– Скажу, скажу. Только лучше бы тебе не знать его имени.
– Это я как-нибудь без тебя решу.
– Дело твое. Запоминай же! Или нет, лучше запиши, а то забудешь.
– Э-э, я запомню!
– Уверен?
– Да говори ты уже, сил моих больше нет!
– Его зовут Ала ад-Дин, сын ныне покойного башмачника Али аль-Маруфа. Живет с матерью. Адрес… сам найдешь – я тебе не справочная.
– Ала ад-Дин, – шептал Абаназар, силясь запомнить, – сын Али аль-Маруфа. Ала ад-Дин… Постой!
– Ну что еще? – недовольно отозвался Каззан из темноты.
– Почему он тебя отпустил на волю?
– Странный вопрос: наверное, он просто добрый и сострадательный юноша.
– Ала ад-Дин… Вот шайтан, в горле совсем пересохло. Каззан, дай мне напиться!
– Угу, а еще построй мне новый дом, завали по самые уши деньгами.
– Нет-нет, что ты! – замахал руками Абаназар. – Только пиалу воды, а лучше две, – показал он три пальца.
– На тебе целый кувшин и оставь наконец меня в покое!
– Да-да, как скажешь.
Абаназар живо сграбастал кувшин с водой, возникший прямо перед его носом, и припал к узкому горлышку губами. Пил он долго, словно верблюд после длительного перехода, дергая острым кадыком на тощей морщинистой шее. Вода струйками сбегала по щекам колдуна, оставляя грязные черные потеки, но это было даже приятно – кожа еще горела и страшно зудела после взрыва. И как только вообще жив остался!
Оторвавшись наконец от кувшина, колдун довольно отер лицо рукой, причмокнул губами и произнес:
– Ала ад-Дин, сын А… сын… вот же, шайтан тебя раздери! О Каззан, я забыл, как звали отца!
Он долго вслушивался в ночную тишину, но никто ему так и не ответил.
– С-свол-лочь! – процедил сквозь зубы Максим, зябко кутаясь в обнаруженный им у стены драный кусок того, что некогда, очень давно, было плащом. – Т-такую рубашку исп-портил! Ну поч-чему же так х-холодно-то, а?
– Ночи сейчас прохладные, шеф, – отозвался Ахмед, протягивая озябшие руки к пламени небольшого костра, на который с большим трудом удалось насобирать немного хвороста.
Костер почти вовсе не грел, лишь жадно потрескивал сухими сучьями, переваривая их, и освещал небольшой участок городской стены, у которой приютились до утра двое друзей.
Городские ворота были закрыты. И никого вокруг, даже нищие куда-то попрятались – возможно, отсиживались где-нибудь в городе.
– Скоро костер погаснет, – мрачно заметил Ахмед, но Максим ничего не ответил. Да и что тут скажешь.
Вдруг тишину ночи разорвал противный скрип.
– Ворота! – порывисто вскочил на ноги Ахмед. – Шеф, кажется, ворота открывают.
– С чего вдруг? – буркнул Максим, поплотнее кутаясь в рванину.
– Может, нас заметили и хотят впустить? – наивно предположил Ахмед.
– Сдались мы им, – не поверил Максим, но с земли все-таки поднялся. – Пошли, пока опять не закрыли.
– Да, конечно, – заторопился Ахмед, но не успели они приблизиться к медленно открывающейся створке ворот, как за ней раздалась возня, и к ногам Ахмеда вывалился человек.
– Ай! – сказал он, растянувшись на земле, и медленно, кривясь от боли и держась за бока, поднялся на ноги. – Чтоб вас шайтан пожрал вместе с вашим султаном!
– Пр-роваливай, пока цел! – рявкнул здоровенный стражник, высунув в широкую щель голову, покрытую медным островерхим шлемом, и вновь скрылся.
Из ворот неспешной, преисполненной достоинства походкой вышел бедно одетый человек, судя по всему, слуга выкинутого мужчины, ведший в поводу двух коней, на одного из которых была навьючена поклажа. Дождавшись, когда слуга выйдет наружу, Ахмед, а за ним и Максим шмыгнули в приоткрытую тяжелую створку.
– А вы куда? – Ахмеду, вбежавшему в ворота первым, преградил путь высокий, статный страж, выставив перед собой копье. – Кто такие?
– О, добрый стражник, да осенит тебя Аллах своей милостью! – льстиво скользнул к нему Ахмед и сунул в руку тому пару монет. – Мы прибыли к воротам, когда вы уже закрыли их, а на улице так холодно.