Вскоре в просветах между деревьями замелькали бревенчатые дома с коническими крышами, и всадники въехали в расположенное в котловине селение. Со всех сторон слышался неумолчный грохот и звон железа, а с виднеющейся вдали горы раскатывался эхом по хребтам глухой гул. Внезапно конь Алакета захрапел и шарахнулся в сторону. Алакет взглянул вперед, и рука его сама легла на рукоять кинжала. Между домами ехал всадник на лошади. Вид его не был примечателен ничем, но следом за ним, покачиваясь, шагало длинноногое рыжее чудовище. На изогнутой шее, похожей на огромную змею, сидела отдаленно напоминающая лошадиную голова с отвислыми губами.
По бокам диковинного седла, укрепленного между двумя возвышениями на спине этого существа, висели две большие плетеные корзины. Между тем конь Мингюль продолжал спокойно идти вперед, хотя сама всадница побледнела от ужаса. Увидев смятение спутников, Тубар и Гюйлухой весело рассмеялись.
— Кроме коня и оленя, юноша, — сказал Тубар, — человеку служит еще и верблюд. Он для тебя не опаснее скакуна, на котором ты сидишь.
Алакет встретился с верблюдом не впервые. Во время войны с хуннами он видел в их лагере этих чудовищ, и их вид вызывал у него ощущение чего-то недоброго. Конь Алакета еще более всадника опасался этих непонятных существ, между тем как хуннский скакун Мингюль, привыкнув к верблюдам у себя на родине, даже не обратил внимания на появление старого знакомого. Динлинский конь Гюйлухоя тревожно косился на неведомого зверя, но сам всадник даже не сразу уяснил причину тревоги спутников. Для южных кочевников ухуаньцев верблюд был таким же обычным животным, как лошадь для сородичей Алакета.
Подъезжая к одному из домов, Алакет увидел в стороне от жилища сложенный из камней, обмазанный глиной большой очаг. Он расположен с наветренной стороны пригорка, и притекающий все время свежий воздух поддерживает огонь.
Голубоглазый юноша держал длинными щипцами на плоском камне раскаленную полосу железа, по которой наносил удары железным молотком седобородый, но еще крепкий старик.
— Почтенный отец Куип, — обратился к старику Тубар, держа в руках шкуру барса, — сегодня твоему сыну грозила большая опасность, и он мог предстать перед судом владыки неба, если бы не этот воин.
Старик не прервал работы, лицо его осталось спокойным, но в глазах засветилась благодарность.
— Бандыр, сын мой, — ласково проговорил он, — и ты, Тубар, проводите гостя и спутников его в мой дом, и пусть они ни в чем не знают нужды.
— Но почему сам хозяин не пошел с нами? — спросил Алакет, когда все, спешившись, направились к дому старого Куипа.
— По нашим обычаям, — отвечал Тубар, — кузнец не может прервать работу на половине. Он может отложить молот лишь тогда, когда вещь сделана.
Десять дней минуло с той поры, когда род Орла чествовал в доме Куипа ухуаньского друга. Гюйлухой торопился на юг и уехал на следующий день после празднества. Алакет проводил его до крайних домов селения.
— Прощай, сын мой! — воскликнул ухуанец, вскочив на коня. — Если когда-нибудь судьба забросит тебя в Ухуань, ищи отца Гюйлухоя.
Конь с могучим всадником метнулся вниз по склону и скоро скрылся за выступами скалы. Гулкое эхо подхватило цокот копыт на обледенелых камнях.
Алакет восхищенно смотрел вслед.
Теперь и Алакет хорошо отдохнул и готов был тронуться в дальний путь, но отложил отъезд до весны, боясь, что Мингюль не выдержит трудной зимней дороги через горы.
Деятельный и энергичный, юноша томился от вынужденного безделья и однажды, когда многочисленная семья его хозяев сидела на шкурах вокруг очага за ужином, вполголоса обратился к Бандыру:
— Скажи, брат, не могли бы вы обучить меня вашему ремеслу.
— В тайны нашего искусства, — ответил ему Бандыр, — может быть посвящен лишь тот, в чьих жилах течет кровь Орла. Но ты пришелся нам по душе, и отец, наверное, усыновит тебя.
Через три дня на восходе солнца весь род Орла собрался на обширной площади в центре селения. В очаге, сложенном из массивных каменных плит, горел огонь. Возле этого очага полукругом на покрытых звериными шкурами камнях сидели старейшие люди селения и среди них — глава рода Орла. Перед очагом лицом к старейшинам стоял высокий сухопарый шаман. За спиной его гулко шумела толпа сородичей.
— Род Орла! — произнес, поднявшись с места, усатый глава рода. — Сегодня мы принимаем в наше братство нового члена. Пусть выйдет вперед!
Алакет, отделившись от толпы, склонился перед старейшинами.
— Из какого рода ты, юноша? — пристально глядя на него, спросил глава.
— Из рода Орла, почтенный, — спокойно ответил Алакет.
— Кто отец его? — обратился глава к собравшимся.
— Я! — шагнул вперед старый Куип.
— Кто мать его?
— Я! — отозвалась из толпы женщин жена Куипа.
— Но достоин ли он вступить в братство? Кто поручится за него?
— Я! — в один голос отозвались Бандыр и Тубар, становясь по обе стороны Алакета.
— Да будет так! — сказал глава. — Пусть же достойный служитель владыки неба и заклинатель духов гор совершит обряд.
На другой день Алакет, держа на плече тяжелый каменный молот на деревянной рукояти, а на спине — вязанку кольев, шагал рядом с Бандыром и Тубаром по направлению к горе, недалеко от которой раскинулось селение рода Орла. Рядом с ним шли еще десять-пятнадцать человек. Тубар был старшим среди них, как самый опытный. Достигнув горы, Тубар и его спутники двинулись вверх по склону. Вскоре перед ними появилось узкое и низкое отверстие, наклонно уходившее в недра горы. Тубар и Бандыр зажгли смолистые сосновые сучья и, согнувшись, двинулись в проход. За ними протиснулись Алакет и остальные. Со всех сторон потянуло затхлым воздухом и могильной сыростью. На стенах поблескивал холодными синеватыми искорками иней. Шаги глухо отдавались в полумраке. Наконец люди уперлись в отвесную стену, под которой оказалась груда угля.
— Что это? — вполголоса спросил Алакет.
— Жгли костер, чтобы порода дала трещины, — пояснил Бандыр.
— Теперь смотри, — сказал Алакету Тубар, — и повторяй то, что я буду делать.
С этими словами он взял из вязанки кол, вставил острием в трещину и неторопливыми сильными ударами начал вгонять его в породу. Тем временем двое его спутников разожгли костер и растопили снег в нескольких бычьих желудках.
Но вот молотобоец в последний раз опустил молот. Тотчас же рудокопы, которые растапливали снег, бросились к колу и принялись поливать его.
— Когда кол напитается водой, он разбухнет, — пояснил Тубар, — когда она замерзнет, кол еще разбухнет и трещина расширится. Легче будет дробить породу. Ну-ка, попробуй, — добавил он, когда кол покрылся снаружи коркой льда. И Алакет с размаху начал наносить удары по кольям. Время от времени куски руды отламывались, падали к ногам юноши. Двое рудокопов подхватывали их, складывали в кожаные мешки и тащили к выходу. Вскоре Алакет почувствовал, что мускулы его одеревенели, в суставах и пояснице появилась ноющая боль, от непрерывного грохота молотов, казалось, раскалывается голова, и в то время как тело обливалось потом, ноги примерзали к холодному камню. Алакету казалось, он вот-вот потеряет сознание, но он все бил и бил молотом, и новые глыбы руды со стуком валились на землю. Но вот над самым ухом раздался голос Тубара. Что такое? Алакет оглянулся с недоумением. Рудокопы, бросая молоты и колья, садились на камни и вытаскивали из сум куски мяса. Перекусив, снова принялись за работу. Теперь Алакет складывал руду в мешки и носил ее к выходу. Эта работа казалась легче. Но вскоре Алакет почувствовал, что от тяжести мешков ноют колени. Когда Тубар объявил конец работы и рудокопы один за другим потянулись к выходу, Алакет, пошатываясь, вышел последним и в изнеможении опустился на камень перед забоем.
— Ну что, — спросил полунасмешливо-полусочувственно Тубар, — нелегко наше ремесло?