Однако аркан захлестнул не шею, а голову Кахайара. Конь Алакета метнулся назад. Этого рывка было достаточно, чтобы выбросить из седла очень крепкого наездника. Но баатур отличался необыкновенной мощью. Собрав все силы, он крепко обхватил рукою шею коня. Лицо Кахайара побагровело, синие жилы вздулись на лбу, и скакун Алакета остановился. Остановился всего на одно мгновение, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы баатур судорожно рванул свободной рукой меч из ножен и перерезал аркан. Мертвая тишина, наступившая в отряде хуннов, когда их витязь был, казалось, в смертельной опасности, сменилась бешеными возгласами торжества. В этот миг кружившие один возле другого противники оказались каждый спиною к своему войску.
Кыргызы и динлины видели, как Алакет снова вскинул лук. Почти одновременно Кахайар рывком метнул меч. Тот со свистом пронесся по воздуху и с размаху вонзился в голову коня Алакета, который замертво рухнул на землю.
Войско союзников замерло.
— Мальчишка! — пробормотал телохранитель Олжай. — Если задумал сдохнуть, незачем было позорить войско!
Гюйлухой, готовый броситься на помощь, сжал поводья в руке. Но вдруг баатур, качнувшись в седле, припал грудью к шее коня, и тот понес его в сторону хуннских воинов. Вслед за тем оттуда послышались горестные возгласы.
Что же произошло? Когда нечеловеческим усилием Кахайар освободился от петли, кровь прилила ему в голову. На миг потемнело в глазах. И юный динлин, воспользовавшись этим, пустил стрелу в глаз врагу. С последней искрой гаснувшей жизни, уже не чувствуя окружающего, баатур отбросил в сторону меч, который случайно попал в голову скакуна динлина.
Сам баатур остался и мертвый на коне, так как имел обыкновение привязывать себя к седлу, чтобы не быть сбитым на землю ударом копья противника. Конь так и понес его, зарывшегося лицом в густой гриве, к своим.
Алакет, бледный, хромая, поднялся с земли. Несколько хуннов погнали коней на спешенного врага, надеясь отомстить за смерть вожака.
Но спешившие на помощь кыргызы и динлины и среди них приемный брат Алакета — Бандыр окружили юношу.
Вскочив на круп позади Бандыра, Алакет помчался к своим.
Навстречу ему неслись приветственные возгласы…
А позже, после боя с главными силами Ойхана, Алакет с несколькими другими телохранителями оказался отрезанным от войска Алт-бега и присоединился к Кюль-Сэнгиру…
Кюль-Сэнгир кивком головы подозвал одного из воинов к костру.
— Сын мой, пройди по стану. Скажи начальникам десяти отрядов, чтобы каждый прислал ко мне десять молодых воинов самых ловких, сильных и смелых. Да еще позови мне динлина Алакета. Знаешь его? Ну ступай!
Вскоре Алакет, почтительно опустив голову, стал перед Кюль-Сэнгиром.
— Сын мой, большая честь выпала тебе на долю. Почтенный Гюйлухой назвал твое имя, и племя тюльбари надеется на тебя! Во главе сотни лучших удальцов должен ты проникнуть в лагерь Кюйтана и, укрывшись под покрывалом духов ночи, внезапно посеять ужас в сердцах врагов. Это поможет нам вырваться из кольца. Понял?
Алакет кивнул.
— Ну иди! И да помогут тебе предки родов кыргызской земли.
Через некоторое время сотня всадников выехала из лагеря и исчезла во тьме.
Копыта коней и металлические части сбруи обмотаны кусками ткани или кожи. Отряд Алакета бесшумно, словно толпа призраков, двигался по степи при свете месяца, то скрывающегося за облаками, то снова появляющегося на иссиня-черном небе.
Ветер порывами налетал с реки. Глухо и таинственно шелестел сухой ковыль.
На полпути Алакет остановил отряд.
— Бандыр, брат мой! — позвал он негромко.
— Я здесь, Алакет.
— Постарайся незаметно подкрасться к войску хуннов и узнать, как можно проникнуть к ним в стан.
Бандыр спрыгнул с коня, бросил поводья одному из воинов и, пеший, скрылся в темноте.
Время шло. Воины, напрягая зрение, беспокойно вглядывались в ночной мрак. Казалось, вот-вот начнет светать…
Послышался легкий шелест травы, и на фоне неба вырос темный силуэт Бандыра.
— Ну что? — спросил Алакет.
— Был возле лагеря, — ответил Бандыр, — лежал чуть не у самых копыт коней дозорных. Видел трех гонцов, приехавших от хуннов, что стоят в горах к закату от нас. Они сказали: «Молния да будет мечом Ойхана!» И дозорные пропустили их.
— Хорошо, — решительно произнес Алакет, — воспользуемся этими словами и проникнем в лагерь, а там обрушимся на хуннов.
— Разреши сказать, брат мой, — возразил Бандыр. — Отряд наш слишком мал. Что пользы, что мы перебьем хотя бы полторы сотни хуннов? Нас истребят раньше, чем Кюль-Сэнгир достигнет этого места, а тогда войско погибло…
— Ты прав, — нахмурил брови Алакет.
Но вот он тронул рукой плечо Бандыра и что-то быстро зашептал на ухо.
Тот сразу оживился.
Трое караульных хуннов разъезжали по степи. Двое из них в простых халатах и остроконечных шапках. На голове третьего, начальника дозора, — шлем, а на груди тускло поблескивали железные пластины брони.
Окрестности хуннского стана заволакивал предрассветный туман. Вдруг один из всадников насторожился. Где-то совсем близко ему почудилось движение, ноздри почуяли прилетевший с ветерком запах чужого коня.
— Стой! Кто здесь? — крикнул караульный.
Второй воин схватился за лук. Всадник в шлеме быстро поднес к губам рог, готовясь подать сигнал тревоги. Из тумана вынырнул молодой вооруженный всадник. Следом за ним показались еще несколько конных.
— Мир друзьям! — звонко крикнул юноша на языке хуннов. — Я из Восточного Динлина, сын старейшины… каган прислал воинов моего отца на помощь к вам.
— Как приветствуешь ты нас? — спросил, недоверчиво глядя на юношу, воин в шлеме.
И тот ответил спокойно:
— Молния да будет мечом Ойхана!
— А много ли с тобой людей? — хунн взглянул более дружелюбно.
— Со мной сотня воинов — динлины и хунны с Меч-моря. Да еще тысячу ведет следом мой отец.
— Не слышал ли ты в степи чего-нибудь о рати Алт-бега?
— Слышал, брат. Он идет на нас. Но не меньше, чем восемь раз восход солнца сменится закатом, пока он достигнет этих мест.
— Пусть идет, — криво усмехнулся хунн. — Кыргызский шакал не найдет здесь ничего, кроме костей своих прислужников да петли на свою шею… Хорошо! — оборвал он себя. — Ты, динлин, становись со своими воинами на западный край лагеря и жди, пока мы сообщим о тебе светлосолнечному сыну повелителя и почтенному Хуань-князю.
Сотня воинов двинулась на край стана, а один из дозорных помчался к затканному золотом шатру Чжулэй-Кюйтана, украшенному бунчуком с девятью конскими хвостами. Но не успел отряд восточных динлинов скрыться из глаз, как со стороны степи снова послышался топот приближающихся коней. Дозорные насторожились. Из мглы, словно на крыльях, вылетели трое всадников. Вид их был ужасен: лица в крови, одежда изорвана и покрыта пылью.
— Молния да будет мечом Ойхана! — задыхаясь проговорил один из них.
— Благословение предков с вами! Что случилось? — вскричал дозорный в шлеме.
— Я из войска восточно-динлинского старейшины! — ответил всадник. — Только что в степи на нас налетела рать Алт-бега… Тысяча воинов моего повелителя изрублена на куски.
— Будь проклят, вестник горя! — побледнел караульный. — Что говоришь ты? Следуй за мной к шатру полководцев!
И не оглядываясь, оба караульных понеслись к палатке Кюйтана и Хуань-князя.
Через минуту в лагере хуннов начался переполох. Появления Алт-бега ждали не ранее чем через десять-двенадцать дней. А, оказывается, он совсем близко. Воины, наспех вооружившись, мчались иные на край лагеря, иные к реке, а кто — к шатру Кюйтана. Никто не знал, откуда появятся тюльбарийцы. Военачальники тщетно пытались водворить порядок в отрядах. Сын восточно-динлинского старейшины с воплями рвал волосы на голове.