— Верно! — гремела толпа. — Свободу Алакету! Свободу динлинам!
— Замолчи, безумный старик! — вскричал Алт-бег, обнажая меч. — Эй вы! Вон из юрты! — Страшные зеленые глаза главы племени впились в лица наполнявших юрту людей.
Но в ответных взглядах Алт-бег прочел вместо привычной преданности и покорности что-то неодолимое и враждебное. Внезапно он отметил, что в толпе нет никого из родовых старейшин.
— Алт-бег, — проговорил Кюль-Сэнгир, не отводя своего единственного глаза от разъяренных бегских глаз, — помни, что воля племени священна! Не забудь судьбы своего почтенного предка Ильбарса!
Рука бега внезапно дрогнула. Пальцы разжались. Меч, глухо звякнув, упал на помост. Алт-бег опустил глаза… Ильбарс! Прославленный военный вождь тюльбарийских родов. Ему первому в племени удалось окружить себя постоянной дружиной, которая получала в походах львиную долю добычи и делила ее со своим главой. В победоносных набегах против соседей росла слава Ильбарс-бега. Старейшины родов поддерживали его, как он поддерживал их власть, стараясь вместе с ними сделать ее наследственной. Властный характер Ильбарса и нежелание считаться с волей народных собраний племени привели к восстанию против него. Ильбарс погиб. Но силами старейшин, объединившихся с дружиной бега, на белую кошму военного вождя был посажен младший брат Ильбарса Тархан-Алт — прадед Алт-бега. Так сохранилась власть бега в роду и семье Ильбарса. Сын Тархан-Алта победоносными походами против соседей поддержал пошатнувшийся было престиж семьи отца. Внук Тархана, опираясь на старейшин, осторожно, исподволь начал укреплять свою власть внутри племени. Но только при Алт-беге тюльбари стало сильнейшим племенем среди кыргызов и одним из влиятельнейших племен к северу от хуннов. И вот теперь слава и власть Алт-бега, копившаяся годами, может пойти прахом из-за этого выскочки-динлина!
Алт-бег снова окинул взглядом собравшихся в юрте тюльбарийцев:
— Люди племени тюльбари! Вспомните, сколько раз я водил вас против наших врагов. Сколько добычи привозил каждый тюльбариец с собою из походов! Сколько лет хуннские каганы не смели показаться у священных вод Хиргис-нура! — Он опять взглянул вокруг. Взгляды людей потеплели, но все еще оставались настороженными. «Хорошо же! Пусть будет так!»
— Люди! Я всегда считал священной волю племени! Правда, я ни разу не созывал народного собрания, но я всегда чувствовал биение ваших сердец. Я хотел возвысить вас перед всеми прочими племенами и потому был всегда суров к вашим оплошностям и беспощаден к вашим врагам! Племя желает, чтоб я даровал свободу Алакету и дал возможность динлинам уйти на север. Пусть будет так! Пусть Алакет возьмет семью и уходит куда хочет. Так желает племя. Воля племени священна. Но если племя ошибется, не спрашивайте с Алт-бега! Я выполнил вашу волю.
Кюль-Сэнгир подошел к Алакету и взял его за руку.
— Идем, сын мой. Самое страшное уже позади.
В это время Алтамыш положил руку на плечо одному из телохранителей и громко воскликнул:
— Слава Алт-бегу справедливому!
— Слава Алт-бегу! — откликнулся воин.
— Слава Алт-бегу! — подхватили телохранители в разных местах юрты.
— Слава Алт-бегу! — раздались голоса в толпе.
И скоро вся ставка гремела могучими, как ураган, возгласами: «Слава справедливому! Слава!..»
«Хорошо, — подумал Алт-бег… — Пусть и это мое поражение послужит укреплению моей славы».
Глава XVI
Алакет на родине
Свинцовые осенние сумерки сгущались над степью. Ветер со свистом и воем вырывался из горных долин, гулял на степных просторах, сдувая первый снег с окаменевшей земли. Из-под тонкого серовато-белого покрова торчала щетина жесткой желтой травы. Тонкая кромка льда, одевшая придорожные лужи, со звоном ломалась под копытами.
По равнине у подножия уходившей вдаль горной гряды широкой длинной лентой тянулось ощетинившееся копьями войско Алакета. Среди вытянутых горбоносых лиц динлинов мелькали широкие лица ухуаньцев. А сзади двигалось необъятное море коровьих и овечьих, верблюжьих и оленьих стад, скрипели повозки с войлочными палатками. Здесь ехали на повозках и верхом женщины, дети, самые дряхлые из стариков. Свирепый колючий ветер забирался под халаты и шубы, заставлял всадников ежиться в седлах. Но люди с наслаждением вдыхали холодный воздух. Ведь это был воздух родины, которым многие из них не дышали долгие-долгие годы! Разные судьбы забросили этих людей в землю кыргызов. Иные пришли на юг в поисках богатой добычи. Другие (их было больше) — военной славы в борьбе против хуннов. Но больше всего было тех, кто бежал от своих князей и старейшин, спасаясь от притеснений и кабалы. Были здесь и обломки некогда могущественных племен и родов, разгромленных во время междоусобных войн и вынужденных оставить свои владения победителям. Кое-кто жил среди кыргызов всю жизнь, и отцы и деды жили в земле кыргызов. Но и эти испытывали радостное и торжественное чувство, вступив на землю пращуров.
Позади оставались серые саблевидные изваяния каменной матери, высокие бугры курганов, древние могилы предков динлинов, лишенные насыпей и отмеченные лишь слегка выступающей над землей песчаниковой оградкой да красными каменными столбами по углам. Проезжали мимо селений. Люди выходили из деревянных, покрытых берестою, словно вросших в землю, домов. С недоумением и опаской посматривали на многочисленные военные отряды. Иногда главы родов заранее высылали в степь вооруженные разъезды узнать, что за неведомое войско движется с юга. А затем в стане появлялись князья и старейшины. Их принимал в белой войлочной палатке военачальника бледный и похудевший, еще не вполне оправившийся от ран Бандыр. Угощал гостей бараньим и верблюжьим мясом, поил ячменным напитком и, пристально глядя в глаза собеседников, вел разговор:
— Тяжкие времена наступают, почтеннейшие. Ажо кыргызов, спасаясь от хуннов, войною идет в Динлин. А следом за ним движутся неисчислимые орды Чжи-чжи-кагана. Потому-то мы и покинули южные степи. Готовьтесь, почтеннейшие, защищать родину от нашествия!
И войско шло дальше. А там, где оно прошло, спешно начинали ковать кинжалы и наконечники копий, отливать в глиняных формах бронзовые клевцы и острия стрел, чинить и укреплять каменные стены и земляные валы. Женщин и детей, скот, ценное имущество отправляли в дальние горы, в неприступные ущелья, под защиту укреплений. Старики начинали усиленно обучать молодых воинов стрельбе из луков, метанию копья и искусству рукопашного боя. А слух о пришельцах-динлинах, опережая их, подобно степному ветру и быстрокрылой птице, летел дальше и дальше на север. И говорили, что могучее войско выходцев с юга ведет Бандыр из древнего рода кузнецов, литейщиков и рудокопов. А имя Алакета, едва достигнув земли Динлин, было окутано, словно надежной броней, строгой тайной. Такова была воля полководца. Алакет опасался, что если на земле племени Огненного Кольца кто-нибудь узнает в нем бежавшего сына Хангэя из рода Быка, это приведет к кровавым распрям именно тогда, когда надо слить воедино силы всех родов и племен.
К ночи передовые отряды Алакета во главе с самим полководцем подошли к горам, за которыми начинались владения рода Оленя. В кромешной тьме за косыми струями снежной крупы угадывались массивные очертания каменной стены, преграждавшей проходы в долину. Изредка бросал в степь мутный неверный свет факел в руках стражника на стене. Алакет, ехавший впереди воинов, направил коня вдоль стены, но на значительном расстоянии от нее. Всадники бесшумно последовали за ним. Спина Алакета ощущала теплое дыхание коня Мингюль, которая, подобно многим динлинским и кыргызским женщинам, на этот раз сопровождала мужа в походе. Вскоре перед всадниками выросла отвесная громада горы. У подножия она заросла густым кустарником. Туда-то и направил коня полководец. Конь сделал несколько шагов и осторожно опустил копыто на узкую тропу. Тропа эта шла под кручами и выводила путника в долину в обход стены. Дорогу эту знали только люди племени Огненного Кольца.