Это заставило ее остановиться. Она не ожидала правды, даже от него. Не так скоро.
— Марджана?
— Ассасинка.
Она засмеялась.
— Ты шутишь.
— Нет.
— Но как в мире… — Она поняла. — Она такая же, как ты. Она… как… ты…
— Да.
— Боже, — произнесла Джоанна. — Это больно. — Она прижала руки к боку, ниже сердца. — Это больно, как ожог.
— Не так ли?
Она не вздрогнула. Она даже пыталась засмеяться.
— Неудивительно, что ты так великодушен.
— Я мог бы справиться с этим сам.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказала Джоанна. И, чуть помедлив: — Значит, это правда. То, что говорят люди. Она обратилась против своего господина. Она сделала это ради тебя, ведь так?
— Она сказала, что нет.
Джоанна покачала головой.
— Конечно, ради тебя. У нее есть гордость. Я сказала бы то же самое; и сделала бы то же самое. — Она снова помолчала. — Она так прекрасна, как говорят?
— Прекраснее.
Джоанна улыбнулась с болью; вышла почти гримаса.
— Я никогда не видела ее. Она ревнива, не так ли? Иначе она не промахнулась бы.
— Можно подумать, что ты знаешь ее.
— Я знаю себя.
— Это ничего не меняет.
— Нет, Нет, не меняет, правда? Ты женишься на ней?
— Я покинул ее.
Зубы Джоанны сошлись со стуком.
— Ты сделал — что?
— Она правоверная мусульманка. Она отвергает все, во что верю я.
— Я сомневаюсь в этом.
— Я не могу простить ее за то, что она убила Герейнта и Тибо. И ранила тебя.
— Вот так, — сказала Джоанна. — Если бы ты совершил убийство, было бы легче. Женщины приучаются жить с такими вещами.
Он посмотрел на нее, прищурившись. Кажется, она не подшучивала над ним. Определенно, она не питала любви к ассасинке; и сердце ее ныло оттого, что он обратил взгляд на другую, так скоро, прежде, чем он мог узнать, что она покинула его.
Он гадал, как это получается у мусульман. Марджана, мусульманка, была ревнива столь яростно, как только может быть ревниво живое существо. Джоанна была менее склонна к убийствам, но и она не намеревалась делиться им.
Быть может, мужчины не знают и не заботятся о том, чтобы спрашивать. Для этого полезно держать женщин в гаремах и учить их покорности.
Что сделала бы Сайида, возьми Маймун вторую жену?
Снова вопросы. Быть может, ему следовало стать госпитальером и отвергнуть всех женщин разом.
Должно быть, он сказал это вслух. Джоанна запротестовала:
— Не делай этого! Ты же знаешь, как ты относишься к своему слову.
Он вздрогнул. Она была слишком рассудительна; она слишком хорошо знала его. Связать себя монашескими обетами на такой долгий срок, как его жизнь — он не мог сделать этого. Он едва перенес саму мысль об этом.
Джоанна снова коснулась его, но иначе, по-сестрински: взяла его за плечо и слегка встряхнула.
— Это не может оставаться так тяжело. Мы должны дать этому уйти.
— Мы оба?
— Все мы, — ответила она. — И Бог тоже. Я просила его об этом.
— Время от времени об этом просят все.
На миг она сжалась. Казалось, она вот-вот заплачет.
— О Боже! Я хотела бы, чтобы нам не нужно было лгать.
— Мы можем сказать правду и принять то, что последует.
Она скрестила руки на животе.
— Нет. Я не могу допустить этого. Как заплачу за это я — мне все равно. Но не мой ребенок. Господь свидетель: не мой ребенок.
Айдан склонил голову. Он тоже не мог осудить это, он тоже должен был защитить ребенка. Но…
— Нас будут видеть вместе, — сказал он. — Часто, если я хочу сделать что-то для малыша. Мы никогда не сможем сказать правду; мы никогда не осмелимся намекнуть на нее. Мы должны притворяться в совершенстве, что мы друг для друга не более чем родственники и, со временем, друзья. Ты думаешь о том, как тяжело это будет?
— Постоянно, — ответила она. Потом глубоко вздохнула, словно чтобы собраться с силами, и обняла его так целомудренно, как только смогла. — Видишь? Это возможно. Пройдет время, и это будет легче.
Он выскользнул из ее объятий, пока никто из них не сломался, и заставил себя улыбнуться.
— Быть может, так. Легче… Бог да дарует нам.
— У него не будет другого выбора, — отозвалась Джоанна.
39
Джоанна не хотела, чтобы ее сопровождали до дома ее мужа, но ей пришлось смириться с этим, и в придачу еще с лошадью: серым мерином Айдана. Это была в некотором роде месть за тот выбор, перед которыми она поставила себя и Айдана. Это был залог того, как им быть дальше.
Айдан оставил ее в воротах, поцеловал ей руку на прощание. Джоанна прижала руку к груди, а Аймери снова поднял крик. Он снова хотел, чтобы были лошади, и мужчины в алых одеждах, и стук и звон, когда они ехали через город. Он был сыном своей матери.