Впрочем, эту иронию не стоит переоценивать – Алан Рикман был мастером сценической иронии, ироничен он был практически всегда, поэтому особой ценностью обладают именно моменты, когда отстранение было отброшено. В отличие от позднейших экранизаций и многих сценических интерпретаций, в «Опасных связях» Ховарда Дэвиса была «чисто английская» повествовательная определенность: Вальмон Рикмана был либертеном по сути, порок не был его легкомысленной прихотью или гедонистической игрой крупного хищника на приволье (хотя публика шепталась о «вервольфе»), он был его основным занятием, если угодно – его работой. Дело велось с сугубой серьезностью. Для этого очевидно незаурядного субъекта соблазнение женщин не стало галантным вздором или суррогатной подменой каких-то более масштабных, возвышенных, но недоступных побед (это не эскапады мольеровского Дон Жуана, который, расточая комплименты пейзанкам, «на самом деле» бросает вызов Богу, и уж тем более не романтические эксцессы экзистенциальной тоски «лишних людей»), оно было вполне равно самому себе. Вот эта четкость границ и безусловность задач, сколь бы незначительными они ни казались, если вдуматься в них хорошенько, составляли одну из самых сильных сторон дарования Алана Рикмана. Он никому не позволял «вдуматься» в то, что оставалось за рамками его сцены, заполняя ее целиком, без остатка. Сделанного было достаточно. За рамками сцены не было ничего. Его «эффект присутствия» – на сцене и в кадре – был совершенно выдающимся. Тайна желаний Вальмона, поступков Вальмона и самого Вальмона парадоксальным образом оказывалась тем более притягательной и неразрешимой, чем определеннее и насыщеннее было сценическое существование актера. Он умудрялся быть непостижимым, ничего не скрывая. Непредсказуемость персонажа завораживала его самого. Герой Рикмана никогда не пытался намекать на то, что «Александр Македонский и другие миры – вот то, что позвало нас в дорогу», как говорил о своем загадочном хозяине окончательно запутавшийся Сганарель. Напротив, он был предельно конкретен в своей «истоме». И радушно открывал просторы для работы зрительского бессознательного. «После спектакля многие зрители уходили с мыслью о сексе, и большинство желало заняться им с Аланом Рикманом», – острила Линдси Дункан, заимствовавшая манеру выражаться у своей маркизы.
тревожная двусмысленность существования, резкая смена ритма, менторская, однако ничуть не снисходительная пристройка к партнерше, даже фирменный жест (рука медленно обводит контуры женского тела, буквально в двух дюймах от совершенной непристойности)
«опасные связи». ховард дэвис. royal shakespeare company. 1986
Успех был ошеломительный. Из малого зала RSC после закрытия сезона спектакль переехал в Вест-Энд, а сезон 1986–1987 «Опасные связи» в несколько измененном составе провели уже на Бродвее. Алан Рикман в итоге играл своего Вальмона целых два года (с небольшими перерывами). Эта роль определила в его дальнейшей работе очень многое – может быть, даже слишком. Следы опасного виконта обнаруживались с тех пор в самых разных ролях: тревожная двусмысленность существования, резкая смена ритма, менторская, однако ничуть не снисходительная пристройка к партнерше, даже фирменный жест (рука медленно обводит контуры женского тела, буквально в двух дюймах от совершенной непристойности). В некоторых фильмах мы все еще можем увидеть – не двойников, конечно, но теней его Вальмона.