Глиннес вернул пакету прежний вид и положил на то же самое место в ящике для наживки. Затем заварил чаю покрепче, налил чашку и вышел на веранду, где устроился в кресле и стал задумчиво глядеть на водную гладь. Ночь уже полностью вступила в свои права над Шхерами, небо украсилось звездными россыпями. В конце концов Глиннес пришел к заключению, что Акади сам куда-то переложил деньги, оставив обернутый фольгой пакет в качестве приманки. Типичная для него тонкая шутка…
Услышав журчание воды, Глиннес повернул голову. Мерлинг? Нет – из протока Илфиш медленно и тихо к острову приближалась какая-то лодка. Глиннес спрыгнул с веранды и притаился в тени раскидистой сомбариллы.
Вокруг царила мертвая тишина. Поверхность воды была гладкой, как стекло. Прищурившись, Глиннес при свете звезд различил что-то вроде ялика с одиноким гребцом. Вернувшийся за своими озолами Акади? Нет. Сердце Глиннеса непонятно почему учащенно забилось. Он уже чуть не вышел было из тени, но затем замер и затаился снова.
Лодка подошла к причалу. Находившаяся в ней Дьюссана вступила на берег и закрепила швартов к кнехту. Затем осторожно поднялась по залитой звездным светом дорожке к самой веранде и остановилась. -Глиннес! Глиннес!
Голос ее звучал приглушенно и таинственно, как далекий крик ночной птицы.
Глиннес ждал. Какое-то время Дьюссана стояла в нерешительности, низко опустив плечи. Затем поднялась на веранду и заглянула внутрь погруженного в темноту дома.
– Глиннес!
Глиннес медленно вышел вперед.
– Я здесь.
Дьюссана, не шевелясь, ждала, пока он пересечет веранду.
– Вы ожидали, что я приду?
– Нет, – ответил Глиннес. – Никак не ожидал.
– А вы знаете, почему я пришла?
Глиннес медленно покачал головой.
– Нет. Но напуган вашим приходом. Дьюссана тихо рассмеялась.
– А почему вы должны были испугаться меня?
– Потому что один раз вы уже бросили меня на съедение мерлингам.
– Вы боитесь смерти? – Дьюссана сделала шаг навстречу Глиннесу. – А что в ней такого, чтобы бояться? Я вот не боюсь. Черная птица на своих бесшумных крыльях уносит наши души в Долину Ксиан и там мы мирно и безмятежно странствуем.
– От тех, кого сожрали мерлинги, ничего не остается в этом мире. Кстати, где ваш отец и братья? Подкрадываются сюда из лесу?
– Нет, они заскрежетали бы зубами, если б узнали, что я здесь.
– Обойдемте вместе со мною вокруг дома, – сказал Глиннес.
Дьюссана молча согласилась. И как ни напрягал свои органы чувств Глиннес, он никого другого не обнаружил на своем острове Рабендари. Здесь были только он и Дьюссана.
– Прислушайтесь, – сказала Дьюссана. – Слышите пение древесных лягушек?
– Слышу. В лесу никого нет.
– В таком случае вы мне верите?
– Вы сказали мне только то, что вашего отца и братьев здесь нет. Этому я верю, так как нигде их не обнаруживаю.
– Давайте пройдем в дом.
Войдя в дом, Глиннес включил свет. Дьюссана сбросила накидку. На ней были только сандалии и легкое платье. Оружия у нее не было.
– Сегодня, – сказала она, – я каталась с лордом Генсифером и увидела вас. И решила, что сегодня ночью приду сюда.
– Почему? – спросил Глиннес все еще несколько удивленно, кажется, начиная кое-что понимать. Дьюссана положила ладони ему на плечи.
– Вы помните, как я смеялась над вами? На маленьком острове?
– Еще как помню.
– Вы были тогда слишком уязвимы. Я страстно желала какой-нибудь грубости с вашей стороны. Я хотела, чтобы вы смеялись над моими словами, чтобы взяли и прижали меня к себе. Я в то мгновенье сразу же растаяла бы.
– Вы очень хорошо скрывали свои чувства, – сказал Глиннес. – Насколько мне помнится, вы назвали меня «достойным презрения обжорой и развратником». Я не сомневался в том, что вы ненавидите меня.
Тень печали легла на лицо Дьюссаны.
– Я никогда не ненавидела вас – никогда. Но вы должны понять, насколько я одинока и капризна, и что любовь очень медленно созревает во мне. – Она слегка откинула назад голову. – Посмотри на меня сейчас. Как ты думаешь, я – красива?
– Еще как! Я никогда не думал иначе.
– Тогда прижми меня покрепче и поцелуй.
Глиннес повернул голову и прислушался. Из рабендарского леса продолжало доноситься ни на секунду не прекращавшееся тихое поквакивание древесных лягушек. Затем он глянул в упор на лицо, оказавшееся теперь совсем близко к его лицу. Оно выражало множество самых необычных чувств, таких, которые не до конца были ему понятны и поэтому все еще вызывали у него беспокойство. Такого взгляда, как у Дьюссаны, ему еще никогда не доводилось видеть у какой-либо другой девушки. Он тяжело вздохнул. До чего же трудно любить ту, которой так сильно не доверяешь! Но куда еще труднее отказаться от этой любви! Он наклонил голову и поцеловал Дьюссану. Поцеловал так, как никого еще не целовал прежде. От нее исходило благоухание ароматных растений с некоторой примесью запаха лимона и едва заметной – пряного табака. Сердце его учащенно забилось, он теперь понимал, что нет для него уже дороги назад, что никогда уже не сможет разлюбить ее. Если она и пришла к нему только для того, чтобы сделать его своим рабом, она своего добилась. Он чувствовал, что сколько бы он с этого мгновенья и ни был с ней вместе, ему всегда будет этого мало. А Дьюссане? С шеи она сняла ладанку в виде сердечка. Глиннес узнал в ней коч для влюбленных друг в друга. Нервно дрожащими пальцами Дьюссана переломила сердечко и протянула половинку его Глиннесу.
– Я еще никогда не пробовала коч, – призналась Дьюссана. – Никогда прежде мне не хотелось кого-то любить. Налей нам бокал вина.
Глиннес вынул из буфета бутылку зеленого вина и наполнил бокал до краев. Затем вышел на веранду и бросил взгляд на воду. Поверхность реки была спокойной, как бы спящей, лишь кое-где изредка по ней пробегали круги, вызванные поднявшимися подышать мерлингами.
– Что ты там ожидал увидеть? – тихо спросила Дьюссана.
– Полдюжины Дроссетов, – ответил Глиннес, – с пылающими злобой глазами и кинжалами в зубах.
– Глиннес, – искренне воскликнула Дьюссана, – клянусь, что никто не знает, что я здесь, кроме меня и тебя. И разве тебе не известно, как высоко ценят мои соплеменники целомудрие? Ко мне они милосердия проявят ничуть не больше, чем к тебе.
Глиннес поднес бокал с вином к губам Дьюссаны. Она приоткрыла рот.
– Как это делают влюбленные?
Глиннес поместил полсердечка на кончик ее языка. Она запила коч вином.
– А теперь ты.
Глиннес открыл рот. Девушка положила ему на язык свою половину сердечка. А может быть, это не коч, подумалось Глиннесу. Может быть, она подменила его снотворным или ядом? Поместив полсердечка между зубами и губой, он взял бокал, выпил вина, а затем резко повернул голову, чтобы сбросить подозрительный коч в вино. Поставив бокал на буфет, он снова повернулся лицом к Дьюссане. Она уже успела сбросить с себя платье, и теперь стояла перед ним во всем всеоружии своей наготы – более восхитительного зрелища еще никогда не являлось взору Глиннеса. И только теперь он уже окончательно понял, что не подкрадываются исподтишка к нему из темноты мужчины-Дроссеты. Он подошел к Дьюссане и поцеловал ее. Она начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Он быстро освободился от одежды, перенес ее на диван и хотел было уже лечь рядом с нею, но она привстала на колени и прижала его голову к груди. Он слышал, как стучит ее сердце – теперь у него не оставалось даже малейших сомнений в искренности ее чувств.
– Я была жестокой, – прошептала Дьюссана, – но теперь это все в прошлом. С этого вечера я живу только для того, чтобы вызывать восторг у тебя, сделать тебя счастливейшим из людей. Ты никогда не раскаешься в этом.
– Ты собираешься жить со мной здесь, на Рабендари? – несколько смущенно спросил у нее Глиннес.