«Бай-ака, мы собрались».
Бай метнул на него недружелюбный взгляд и не спеша поднялся. Вздыхая от сытости и слегка пошатываясь, он подошел к краю веранды, взялся за опорный столб, подпиравший крышу.
«Уважаемые односельчане, дехкане!» — начал бай ровным тихим голосом, но так, чтобы слышали все.
Прежде он никогда с таким почтением не обращался к нам. Тем более, если был в дурном настроении, как сейчас. Он провел пухлыми пальцами по бороде, и я заметил, что руки его чуть-чуть дрожат. «Ага, значит, и ты чего-то боишься», — подумал я.
«Среди вас ходит дурная молва, будто благодатные земли, данные мне самим аллахом, будут отданы другим — ворам и лентяям, — сказал бай. — Посудите сами, дехкане, есть ли кто на земле сильнее и мудрее аллаха? Он видит нас всех. Он все видит! Своими дарами он наделил тех, кто верно блюдет данные им законы. Так заслужите же и вы, дехкане, его милость! Честно и преданно служите нашей вере… А воры и лентяи, которые имеются среди вас, вместо того чтобы вовремя выполнять пять намазов, положенные на день, и молиться за своих благодетелей, ропщут на них. Может, они работать не желают? Может, они хотят день-деньской возлежать на подушках из лебяжьего пуха и чтобы им подносили все готовенькое?»
«Нас с собой не равняй, бай-ака», — заметил кто-то из толпы.
Люди засмеялись.
У бая Касыма побагровело лицо. Он прищурился и стал ощупывать взглядом толпу. Его нарочитую степенность словно ветром сдунуло. Вдруг бай начал кричать, затопал ногами. Голос его сорвался, и он закашлялся. Подручный проворно поднес ему пиалушку с чаем.
«Сейчас вы увидите того хулителя аллаха, который разносит между вами нелепые слухи», — сказал бай глухим голосом, отпил глоток чая и обернулся.
Сидевший на ковре начальник отряда хлопнул в ладоши три раза. Двустворчатая дверь мечети скрипнула и отворилась. Двое в лохматых шапках вывели высокого белокурого человека. Увидев его, люди задвигались, зашумели. Руки человека были заведены за спину, связаны — так стянуты веревками, что посинели. Даже я, глядя на него, вдруг почувствовал ломоту в плечах. Видно, очень уж богачи боялись его, этого человека. Из-под разорванной гимнастерки проглядывало обмотанное вокруг груди тряпье. Оно в багровых разводах. Кровь запеклась. Касым-бай шагнул к этому человеку и ткнул его в раненую грудь указательным пальцем.
«Глядите все на него! Видели большевика?.. Видели красного?..» — хрипел он сорванным голосом, и в углах его рта выступила пена. Бай называл его и другими какими-то непонятными словами.
А мне невдомек было, почему он этого человека называет красным. Он же такой, как все. Как все мы, только на гимнастерке пятна запекшейся крови. И ничего на нем нет красного. Толпа загудела, как потревоженный улей. А человек выпрямился — как обычно дерево расправляет крону после сильного ветра. Развернул плечи и в упор взглянул на Касым-бая. Мне показалось, он даже презрительно улыбнулся. Под глазами синяки от побоев, волосы слиплись на лбу от засохшей крови — а он улыбается. Да-а, этот высокий человек, должно быть, сильный человек. Бай в страхе даже отступил от него.
«Этот несчастный пожелал изменить жизнь, созданную волей аллаха! — истерично закричал он, показывая обеими руками на пленного. — Да накажет аллах всякого, кто осмелится восстать против его законов, как накажет сейчас этого неверного!»
Незнакомец в это мгновение шагнул на самый край веранды. Он побледнел. Чтобы не упасть, прислонился плечом к столбу, за который только что держался бай. Напрягся, как барс напрягается перед прыжком через бездонную пропасть. Грудь высоко вздымалась и опускалась. Глаза загорелись. Люди поняли, что он хочет что-то им сказать, и притихли.
«Товарищи!..» — сказал человек глухо.
Он говорил медленно, все громче и громче. Будто из звонкого металла чеканил в отдельности каждое слово. Люди затаили дыхание. Вытягивали шеи, прислушиваясь. Но вот беда! Никто из нас не понимал по-русски. Голос же этого белокурого человека пронизывающей болью отдавался в каждом, точно раскаленным железом прикасались к сердцу. Только одно русское слово хорошо знали все. Мы его часто слышали. Слово это — Ленин. С каждым упоминанием этого имени толпа все ближе и ближе подступала к веранде и глухо роптала. Ординарец в черной лохматой шапке, стоявший позади русского, с размаху ударил его револьвером по голове. Человек вздрогнул, покачнулся, как молодой тополек, когда в его ствол вгоняют топор. Но через мгновенье снова начал говорить, торопливо и взволнованно. Будто боялся, что не успеет все высказать.