Абдулла очнулся в жарко натопленной землянке. В чугунной печке потрескивали дрова. И совсем по-домашнему шумел и позванивал чайник. Сам он лежал на широких нарах, укрытый лохматой шубой. Над столом висела керосиновая лампа с круглым жестяным абажуром. Какой-то бородатый дядька склонился над картой и размечал что-то карандашом.
— Дяденька, а где овцы? — спросил у него Абдулла.
Бородач обернулся к Абдулле и приветливо улыбнулся.
— A-а, проснулся! — сказал он. — Овцы в порядке. Всех пригнали. Даже того дурня-козла достали, что прыгнул в пропасть…
Мужчина присел на краешек нар, спросил у Абдуллы:
— Ты чей будешь? Из какой деревни?
Абдулла рассказал.
— Спасибо, братишка, — сказал командир партизанского отряда. — Теперь наши ребята наберутся сил и так ударят по врагу, что только пух полетит!
Командир снова сел к столу, торопливо написал что-то на бумажке и, сложив ее вчетверо, протянул Абдулле.
— Передашь своему деду, — сказал он. — Это расписка. После войны все возвратим хозяевам. А сейчас им большое партизанское спасибо…
Тут командир полез в нагрудный карман кителя.
— А это тебе от меня, малыш, — говорит он. — На память. Храни ее и вспоминай дядьку-бородача. Может, еще доведется когда-нибудь свидеться, — и подал Абдулле звездочку. Такую же, какие бойцы на пилотках носят. — Считай, это награда за твой поступок…
Абдулла вернулся домой к полудню следующего дня. Проводили его до самого дома сыновья Зейнеп-апте — Амет и Селямет. Дед уже, оказывается, собирался сам отправиться в горы — на поиски внука. Эх, стоит ли рассказывать, как обрадовались он и мать, когда увидели Абдуллу на пороге дома…
Арба громыхала по узкой искривленной улочке чужого кишлака. Возница умолк. Лошадь почувствовала близкий отдых, вспомнила про душистый клевер, который ожидает ее в кормушке, и ускорила шаги. На улице было безлюдно.
— Абдулла-ака, а где сейчас этот мальчик? — спросил Анвар.
— В нашем колхозе, — отозвался Абдулла-юлдузча и с улыбкой поглядел на ребят.
И по-особому ярко сверкнула на его старой ушанке уже поблекшая от времени звездочка.
СЕДОЙ ВОЛК
Весь месяц нудно лили проливные дожди. Деревья спешно сбросили обветшалую осеннюю одежду. И не успела еще зима их окутать в белые мягкие шубы, ударили морозы. Вершины виднеющихся вдали гор стали иссиня-белыми — их покрыл снег. Люди, закончив все полевые работы, теперь редко выходили на улицу. Стало необычайно тихо в Ертешаре… Только продрогшие кишлачные псы время от времени задирали головы и зычно гавкали, глядя в низко нависшее серое небо. Кизячный горький запах дыма расстилался низко над почерневшей мокрой землей и щекотал их чуткие ноздри… Псы чихали и, царапнув лапой по морде, снова принимались тревожно нюхать воздух, настораживая уши, — ждали снега…
Саттар-ота словно бы знает день и час, когда выпадет снег и подомнет под себя последнюю жухлую траву: заблаговременно пригнал колхозные отары в кишлак. Спустились с гор овцы в сопровождении нескольких огромных, с теленка, волкодавов.
Впереди стада, положив обе руки на перекинутый через плечи посох, степенно вышагивал Раджаб. На голове у него красовалась цвета алой зари чалма, обмотанная вокруг тюбетейки. Видно, совсем недавно он получил ее. Поэтому держался так горделиво, и улыбка не сходила с его лица. И как-то важно у него получалось, когда он кивал встречным, приветствующим его словами:
— Салам, Раджаб! Поздравляем!..
Анвар тоже помахал ему рукой. И подумал, дивясь: «До чего же его тюбетейка похожа на мою, вышитую Гульнаркой. Ну прямо как две капли воды!..» Ему и на ум не могло прийти, что Раджабу подарила тюбетейку его сестра — в тот день, когда ему пожаловали алую чалму. Сейчас Анвару более всего хотелось пойти с чабанами, помочь гнать овец, но он с опаской покосился на собак и попятился к калитке.
Саттару-ота и Раджабу немало пришлось потрудиться, пока удалось загнать привыкших к простору животных в тесные кошары — зимние стойбища, где припасен корм. Псы тоже знали свои новые обязанности — одни легли у ворот, другие расхаживали вокруг кошары, не смея отлучаться далеко. Всякому известно, что в зимнюю пору волки особенно жадны и нахальны.
Чабанские собаки еще никого в кишлаке не тронули. Даже не испугали. Но люди, едва овцы спускались с гор, побаивались ходить мимо кошар, обходили их стороной. А Анвар отныне все делает наоборот — по пути в школу он непременно сворачивает к кошарам. Уходя из дому, запихивает в карманы куски лепешек, кости, оставшиеся от еды, и угощает Сулло́на, Пальму, Маллу́, с которыми дружит.