Вдруг на тротуаре послышался торопливый перестук каблучков. Борон-бобо увидел по ту сторону изгороди быстро идущую девушку. Тень, словно ветер, перемахнула через изгородь и как ни в чем не бывало зашагала навстречу девушке. Дед, конечно, сразу узнал эту тень, как только она вышла на лунный свет и перестала быть тенью. Хотел было закричать: «Ах ты, Раджаб! Такой-сякой!..» Но сейчас ему показался таким неуместным его скрипучий, как точильный станок, голос, который всколыхнет тишину и стряхнет росу с деревьев. И он сомкнул раскрывшийся было рот и был несказанно рад этому, потому что приглушенный разговор за изгородью воскресил в нем давно увядшие воспоминания.
— Здравствуй, Гульнара.
— Здравствуй… Я так торопилась…
— Мы на рассвете уходим из кишлака. Снег сошел с горных пастбищ, и мы завтра погоним туда свои отары.
— И мы за все лето ни разу не увидимся?
— Я иногда буду приезжать на велосипеде.
Парень робко протянул девушке мокрые от росы темные розы.
— Спасибо. Ой, как они пахнут! И красивые какие! Я никогда таких не видала. Мне в первый-первый раз дарят цветы…
Борон-бобо, боясь шелохнуться, притаился в тени. Такое бывает, когда, не заметив тебя, на низко свесившуюся над тобой ветвь садятся птицы, беспечно щебеча. Протяни руку — и достанешь. Но ты боишься шевельнуться, чтобы не спугнуть их… Однако, как назло, у Борона-бобо запершило в горле и его разобрал кашель. Из засады пришлось выйти. Раджаб растерянно смотрел на него полуоткрыв рот, а девушка смутилась и опустила голову.
— Дедушка… — умоляюще начал было парень.
— Ладно уж, знаю, — перебил его старик. — Сам молодым был. У-ух, старухе своей я, бывало, охапками носил! Забыла, беззубая…
Гульнара не улавливала сути разговора, переводила недоуменный взгляд то на Раджаба, то на старика.
— Это ты здесь нарвал? — с разочарованием спросила она. — Значит… значит…
— Что ты, что ты, дочка! — остановил ее дед. — Мы вместе только что рвали. Видишь, руки в росе…
У парня вырвался вздох облегчения.
— Спасибо вам, Борон-бобо, — еле слышно сказал он, пряча глаза.
— Спасибо, дедушка, за такие цветы, — снова оживилась Гульнара.
Парень неловко взял ее под руку, и они медленно зашагали по притихшей улице. Было светло как днем. Только кое-где черные тени от домов пересекали дорогу. А старик все еще стоял у изгороди и долго смотрел им вслед.
— Приходите, сами рвите, коль цветов захочется! — издалека донесся до них его голос.
В ГОРАХ
Летние ночи в горах — темные и теплые. Фиолетовая тьма на дне лощины подобна чернилам. Небо низко — будто синий шелковый лоскут навис, зацепившись краями за зубцы гор. В черной извилистой полоске ручья отражаются звезды. На берегу горит, потрескивая, костер. Золотисто-багровый отсвет от него скользит по склонам и, тогда кажется, что крутые бока гор приподнялись и опустились — будто горы вздохнули.
Анвар смотрит в темноту, туда, где у основания огромного утеса отдыхают овцы. Непривычно ему быть в горах ночью.
Дед короткой палкой ворошит под котлом кизяк, который, тлея и дымясь, светится рубиновым жаром. Костер разгорается жарче. Золотистое облако искр всплывает в небо. Розовые блики вспыхивают на влажных, будто лаковых, листьях кустов, склоненных к ручью, на поникшей от росы траве, среди которой сверкают гладкие валуны.
Дед рассказывает сказку, негромко рассказывает, чтобы слышать малейший шорох в лощине, хотя и доверяет своим свирепым волкодавам, неподвижно лежащим неподалеку. Псы, прислушиваясь, шевелят ушами, помахивают хвостами, обрубленными, чтобы в единоборстве с волками быть ловчее. Красноватые глаза псов тревожно косятся на колышущуюся траву, когда пробегает ветер.
Рядом с Саттаром-ота на овечьей шкуре лежит Раджаб. Внимательно слушая старого чабана, он не забывает между делом нетерпеливо поглядывать в котел, в котором варится чабанская шурпа. Он вдыхает запах вареного мяса с острыми приправами и смешно раздувает ноздри, шумно втягивая в себя аппетитный запах.
Анвар лег на живот. Глядя на пламя, подпер подбородок ладонями.
Дед заметил, что внук его не слушает, а думает о чем-то совсем другом, и умолк. Он не рассердился — потому что всегда хорошо, когда человек думает, и худо, когда ни о чем не задумывается.
А Анвар попросту вспомнил своего друга. Хотел угадать, чем он занят сейчас. Энвер с матерью уехал в конце мая в Крым. Он целый месяц будет жить на берегу моря. В том городе, где родились его мать и отец. Уезжая, он обещал на большом листе нарисовать море акварелью и, когда вернется, подарить Анвару. А еще сказал, что привезет красивых камешков и крупных окаменелых раковин, в которых, если приложить к уху, постоянно слышен шум прибоя.