Улучив момент, Анвар задал Курбану-ота вопрос, который так и вертелся на кончике его языка, мешая спокойно есть.
Вдали пасся табун. Помощник табунщика, сидя верхом на коне, перегонял косяк на другой берег речки. Видно было, как он резво взмахивает рукой, и после этого, лишь спустя целую минуту, доносилось щелканье кнута, похожее на выстрел. Солнце уже наполнило долину ярким светом и теплом. Из-под ног лошадей разлетались серебристые брызги, пронизанные лучами.
— В народе бытует много славных легенд, похожих на правду. А я поведаю тебе правду, похожую на легенду… — начал свой рассказ Курбан-ота. Он сидел поджав под себя ноги и держал в руках пиалушку с кумысом. Веки, похожие на скорлупу ореха, полуопущены. Видно было, что он думает. — А расскажу я тебе о моем любимце Коре. Не знал я в округе равных моему коню. И был он весь белый, словно снег, что лежит круглый год на вершинах наших гор. Потому и назвал я его Кором, что означает «снег» по-нашему. Хотя он и был белым, как снег, но сердце в нем билось горячее, как солнце. Не одно самое знатное состязание я выиграл на нем… И самые красивые женщины вплетали в его гриву пестрые ленты. А однажды — поди, уже лет двадцать прошло с тех пор — меня с Кором даже послали в Москву на сельскохозяйственную выставку. Оказывается, слава о моем Коре и до самой Москвы долетела. Несколько дней везли нас в поезде. А когда приехали, уже там на станции я сел на него верхом и проехался по улицам столицы до того места, где находилась выставка. Прохожие останавливались и любовались моим Кором. А я любовался огромными домами, каких сроду не видывал. Дивился маленьким красным домикам, которые пробегали мимо по рельсам да еще и позванивали. Уже потом узнал, что это были трамваи. Словом, благодаря моему Кору и мне повидать Москву привелось…
Курбан-ота рассказывал, медленно попивая кумыс, и голос его звучал, как шелест ветерка, пробегающего над волнующимися травами джайляу. И Анвар представил, будто наяву, то, что слышал.
Кор в табуне был вожаком. И почетной своей должности никому не собирался уступать. А если находились охотники сместить его, то Кор, в жаркой схватке потрепав таким холку, доказывал незыблемость своего положения. В его табуне всегда царил полный порядок. Стоит какому-нибудь молодому жеребцу затеять драку, Кор тут как тут. Выгонит, бывало, виновника из середины косяка и всыплет ему как следует…
Случалось, к табуну подбирался волк. Кор сразу же его чувствовал. Заливистым ржанием подает, бывало, сигнал и передним копытом землю бьет. Весь табун сбивается в кучу, согнав в середину жеребят. Кобылы, что оказались на самом краю круга, задними копытами так взбрыкивают, что ни один волк не сунется. А Кор фыркает да носится вокруг табуна, словно проверяет, надежно ли укрыты жеребята, не проскользнет ли тенью между кобылами серый хищник. И как только табунщик, Курбан-ота, выбегает из юрты с ружьем, Кор устремляется в ту сторону, где затаился волк, — показывает, куда стрелять надо…
Однажды к Курбану-ота приехал погостить из города племянник, Сабирджа́н. Было ему тогда лет девять, не больше. Жили они в юрте. А в свободное время Курбан-ота учил племянника ездить верхом.
Как-то они сидели за дастарханом и пили кумыс. Вдруг послышалось протяжное и тревожное ржание Кора. И сразу же они услышали дробный топот его копыт. Конь птицей мчался по джайляу и сгонял в кучу кобылиц. Порой останавливался как вкопанный и, навострив уши, глядел в сторону во-он тех скал, что похожи отсюда на развалины древней крепости, храпел и, выгнув шею, бил копытом о землю… И снова мчался к табуну.
Курбан-ота почуял неладное. Зашел в юрту и вынес ружье. А табун уже сбился в кучу. Только Кор тревожно мечется вокруг него. То мчится к тем скалам и, сильно ударяя передними копытами о землю, словно грозит кому-то, но в последний момент, резко повернувшись, несется обратно, высоко подняв голову и развевая хвост по ветру.
Курбан-ота взвел курок и направился к тому месту, на которое указал ему Кор. Сабирджан увязался за ним. Ему не доводилось ни разу увидеть волка на свободе, вот и обрадовался, что случай представился.
Обычно стоит человеку появиться с ружьем, волки тут же пускаются наутек. Остается только пальнуть им вслед для острастки, чтоб в другой раз неповадно было, и можно идти спокойно допивать свой чай. А на этот раз табунщик не увидел ни одного волка. Ну, думает, успели удрать. Вдруг со скалы посыпался песок. Не успел взглянуть вверх, над ним промелькнула тень. Уши резанул пронзительный крик Сабирджана. Сильный удар в грудь бросил Курбана-ота наземь. И перед самыми глазами он увидел разинутую клыкастую пасть барса. Зверь придавил его огромными лапами и приготовился вонзить в горло зубы. «Потом он набросится на Сабирджана», — успел подумать табунщик. «Сабирджан, беги!» — хотелось ему крикнуть, но только хрип вырвался из горла. Вонючее дыхание зверя ударило в лицо. И в этот миг что-то отвлекло внимание барса. Он вскинул голову и посмотрел свирепо в сторону. А табунщик услышал глухие удары и сразу даже не понял, земля то гудит или так сильно бьется сердце. Над ним вдруг, распластавшись, промелькнул Кор. Он грудью сбил с него страшного зверя. Барс, злобно зарычав, дважды перевернулся через голову, но тут же, пружинисто вскочив, взлетел на круп коня. Курбан-ота не мог пошевельнуться. Лишь чуть-чуть приподняв голову, увидел удаляющегося Кора. Барс вцепился в его спину зубами… Он жаждал крови. А Кору нужна была победа. Только победа! Теперь спасти табун мог только он. Впервые увидел он на земле поверженного хозяина. На этот раз почему-то не взметнулась молния из рук табунщика и не раздался гром, неизменно обращавший в бегство волков. И Кор сам вступил в борьбу. Если Кор не победит, то несдобровать ни хозяину, ни мальчишке, ни табуну. Кор не чувствовал боли. Но его силы быстро иссякали. Он мчался из последних сил — лишь бы подальше унести врага от табуна. Победа была там, куда он мчался быстрее птицы. Глаза его уже застилал туман. Он не видел, что уже почти у цели… Земля внезапно исчезла под ногами, и Кор, заржав в последний раз, взмыл на мгновенье в воздух и рухнул вниз, в пропасть, на острые камни, вместе с барсом…