Пока я говорила, он хлопал ладонью по полу и наконец-то нашел очки. При моих последних словах он нацепил их на нос, сидя на ковре, и посмотрел на меня снизу вверх с недоверием, но, как ни странно, без злобы.
— Ага, — протянул Нумаи, вглядываясь в мое лицо едва ли не с благоговением. — Теперь я вижу. Совершенно точно, ты дочка герцога Галеаццо.
— Меня удочерила герцогиня Бона, — огрызнулась я. — А теперь дай мне пройти.
В глазах сера Луффо вспыхнул какой-то странный вдохновенный огонек, когда он дотронулся кончиками пальцев до пострадавшей щеки.
— Какая сила! Я не причиню тебе зла, моя дорогая. Искренне извиняюсь за то, что расстроил тебя. Но… — Он качнулся вперед и прижался лбом к ковру, выражая рабскую покорность. — Умоляю, назови свое имя! Я буду вечно его повторять!
Нумаи пополз по ковру, помогая себе локтями, остановился, коснулся моей туфли и поцеловал ее.
Я была настолько ошеломлена, что ответила правду:
— Дея.
Он с восторгом уставился на меня и повторил:
— Дея! Я должен был сам догадаться, ты поистине богиня!
Я вспыхнула и заявила:
— Сер Луффо, прошу тебя, встань и дай мне пройти. — Это был не римский дворец, коридор тут оказался слишком узким, чтобы протиснуться мимо, пока он ползал по полу.
— Я встану, прекраснейшая из богинь! Но… не соблаговолишь ли ты сначала меня ударить, чтобы я мог подняться?
— Хватит, — зашипела я. — Вставай!
В ответ сер Луффо снова вжался лицом в ковер и закрыл голову руками, ожидая удара.
Я устала и уже потеряла терпение, мне хотелось найти Катерину, убедиться, что ее постель готова, и наконец-то, после недельного путешествия, лечь на нормальный матрас. Это шло вразрез со всем, чему учила меня Бона, но я носком туфли легонько стукнула сера Луффо по пальцам, прикрывавшим лысую макушку.
— Сильнее, — потребовал он невнятно.
Я стукнула еще раз, довольно сильно.
— Сильнее, — умолял он, и на третий раз я пнула его так, что Нумаи завалился на бок.
— А теперь вставай немедленно! — приказала я сурово.
— Дея, моя дражайшая, ты будешь сниться мне сегодня! — Сер Луффо поднялся, задыхаясь от страсти. — Придет день, когда тебе потребуется моя помощь или что-то еще. Ты придешь ко мне такой, какая сейчас, и я отдам тебе все. Все, что угодно! Только попроси…
Он двинулся ко мне, как будто снова собираясь облапить, но я предостерегающе вскинула руку, и Нумаи замер.
Из коридора у меня за спиной донесся приглушенный смешок. Мы повернули головы — в нескольких шагах от нас стояла Катерина.
Она усмехалась, глядя на сера Луффо. Тот поднялся на ноги, объяснил, что привел в помощь слуг, и заметил, что графиня выглядит уставшей. Глава города пообещал устроить пир прямо у нас во дворце, вместо того чтобы везти господ к себе.
После чего Нумаи быстро откланялся. Катерина усмехалась, глядя, как он удаляется.
— Я слышала твою беседу с сером Луффо, — сказала она. — У него имеется одна слабость, которую ты явно можешь обернуть себе на пользу.
Первый раз за прошедший месяц мы засмеялись.
Катерина повела меня в спальню, где Марта — пожилая женщина, которая в Риме командовала двумя десятками горничных в палаццо Риарио, — помогла моей госпоже раздеться. Из сотен слуг, секретарей, кухарок и прачек, которые еще недавно обслуживали дворец Риарио, нам пришлось оставить всего двадцать. У детей была теперь одна нянька, а не три, у Катерины вместо дюжины камеристок только Марта и я.
В конце этого долгого дня мы с госпожой чуть живые повалились в постель, которая, к счастью, была застелена прекрасными простынями, доставленными из Рима вместе с мягкими подушками и тонкими покрывалами, лежавшими сверху. Только теперь Катерина наконец-то позволила себе заплакать от горького разочарования, вызванного потерей Вечного города. Разразившись слезами, она уже не могла остановиться, и я обнимала ее, баюкая словно дитя.
Через три недели Катерина благополучно разрешилась здоровым сыном Джованни Ливио. У Джироламо был повод торжествовать: с тремя сыновьями род Риарио-Сфорца уж точно просуществует не меньше двух поколений. Однако, сломленный потерей богатства и почета, он целыми днями напивался и развлекался игрой у себя в столовой, не задумываясь о том, что у него больше нет источника дохода, поскольку подданные не платят налогов. Все вопросы управления и финансов он возложил на свою талантливую жену, которая и без того была занята ремонтом нового жилища. В то же время он злился на нее, поскольку на фоне отваги Катерины его трусость делалась особенно очевидной. Однако муж больше ни в чем не ограничивал жену, вероятно, втайне все-таки восхищаясь ее смелой попыткой удержать крепость Сант-Анджело. Это чувство графа в конечном итоге обернулось огромным счастьем для меня лично.