— Из Милана идет войско! — выдохнула Катерина, выхватывая письмо у него из рук.
Когда она сломала печать и начала читать, Лука произнес, не в силах сдержать радость:
— Не просто войско, мадонна. Пять тысяч человек из Милана и Болоньи!
Я испустила ликующий вопль, который подхватил Фео, успевший поднять мост. Какой-то его солдат кинулся на стену, чтобы донести радостную весть до остальных. Пять тысяч воинов не только вселят ужас в сердца горожан, не вставших на сторону Катерины, и обратят в бегство братьев Орси. Они еще и охладят Савелли, который пытается захватить город для себя. Ведь даже Папа Иннокентий не станет без особой нужды спешно собирать большую армию.
Катерина взмахнула рукой, требуя от нас тишины, и быстро пробежала письмо. Ее губы шевелились, брови сошлись к переносице.
— Только он не пишет, когда они будут.
— Не так просто быстро переместить такое огромное войско, — сказал Лука. — Но оно уже идет, границ Форли достигнет дня через четыре. Гонец отправился на городскую площадь, чтобы зачитать письмо герцога Лодовико к заговорщикам и здешним жителям. В нем все сказано.
— Четыре дня, — задумчиво протянула Катерина, затем вдруг поняла, что ее победа не за горами, взмахнула сложенным письмом и радостно сообщила Фео: — Это войско будет подчиняться моим приказам!
Когда мы стояли у поднятого моста, я услышала крик радости, донесшийся сверху, за ним еще и еще, пока новость не обошла всех, кто поселился в крепости вместе с нами. В следующий миг мы уже не могли расслышать друг друга из-за всеобщего ликования.
Народ, слушавший герольда на площади, предпочел считать письмо герцога очередной тактической уловкой Катерины. Горожане понимали, что Лодовико плевать на судьбу племянницы, однако не подозревали, что герцог твердо вознамерился сохранить в Романье союзников Сфорца. Братья Орси подняли на смех угрозы гонцов и попросили о военной помощи Лоренцо де Медичи, вовсе не заинтересованного в их деле. Монсеньор Савелли, который уже не выдавал себя за стороннего наблюдателя, заинтересованного лишь в сохранении мира, отправил гонца к Папе Иннокентию. Он просил войско, чтобы отстоять интересы не братьев Орси, а Святого престола, и понимал, что тогда станет правителем города.
Объединенная армия Милана и Болоньи дошла до окрестностей Козины и Виллановы. Власти обоих городов отчаянно жаловались, что солдаты и те бездельники, которые присоединились к ним, грабят и терроризируют жителей, а некоторые обитатели Форли вместе с Савелли все еще ждали, что из Рима вот-вот явится огромная армия Папы Иннокентия, которую тот, без сомнения, выслал.
Однако миланцы с болонцами без труда добрались до Форли. Катерина едва ли не каждый час обменивалась через гонцов сведениями с командирами объединенной армии. Она благоразумно приказала им остановиться подальше от города, чтобы не смести его с лица земли. Внутреннее чутье подсказывало графине, что горожане скоро захотят помириться с нею.
— Я вовсе не желаю править руинами, — твердила Катерина.
Через несколько дней из Рима действительно явилось войско. Пятьдесят человек под золотисто-синими штандартами Риарио. Папа Иннокентий был не настолько глуп, чтобы отправлять на смерть тысячи своих воинов из-за какого-то жалкого клочка земли в Романье. Зато кардинал Рафаэле Риарио, узнав, что тетушка с детьми находится в смертельной опасности, отрядил в помощь несколько человек из своей личной гвардии.
Встревоженные жители и, без сомнения, перепуганный Савелли наблюдали, как опустился мост крепости Равальдино и кавалеристы Риарио стройными рядами въехали внутрь, чтобы сражаться под началом Катерины Сфорца, своего нового командира.
Уже гораздо позже мы узнали, что, услышав новость, братья Орси и капитан Ронки поскакали к воротам Святого Петра, где в маленькой башне держали детей и слуг Катерины. Заговорщики хотели убить всех, однако стражники понимали, на чьей стороне сила, и встретили Орси градом камней и угроз.
В ту же ночь пришедшие в отчаяние убийцы Джироламо оставили всякую надежду и бежали куда-то на восток вместе со своими приспешниками.
На рассвете следующего дня мы с Лукой проснулись от чудесного звука — городской колокол звонил, созывая всех на главную площадь. Мы поспешно оделись и побежали по лестнице на стену, где, повернувшись к нам спиной и глядя на город, уже стояла Катерина. Она держалась за каменный зубец, лучи восходящего солнца пронизывали прозрачную ткань рубашки, под которой вырисовывалось тело сильной двадцатипятилетней женщины.