Я положила ладони на колени, внимательно рассматривая невинный с виду клочок бумаги.
— Кантарелла.
Катерина кивнула.
— Чезаре Борджа никогда меня не получит. Я погибну в бою либо приму этот подарок его отца. — Она со щелчком закрыла медальон, расстегнула цепочку и надела мне на шею, затем отодвинулась и с печальной улыбкой полюбовалась украшением. — У меня тоже есть такой. Не поможешь надеть?
Я была так ошеломлена, что не стала возражать, когда она достала из шкафа второй медальон. Я расстегнула цепочку, надела на нежную шею, и руки у меня затряслись.
— Ты не должна этого делать, мадонна.
— Если меня возьмут в плен, то сделаю. Или ты предпочла бы, чтобы меня насиловал и пытал Чезаре Борджа, притащил в Рим, обрек на еще худшую участь?
Я отвернулась, чтобы скрыть смятение.
— Сегодня Рождество, — негромко сказала она. — Может, погадаем в последний раз, чтобы узнать, что принесет нам новый год?
Несмотря на тугой комок в горле, я согласно кивнула, достала из сундука колоду, села на кровать, развязала черный шелк, в котором хранились карты, и провела рукой по потертым рубашкам, думая о матери. Интересно, кто заберет карты после моей смерти?
Я мысленно помолилась ангелу, который никогда еще не казался мне более далеким: «Благослови карты, пусть мои предсказания будут правдивыми». Затем я открыла глаза и дождалась, пока меня охватит уверенность. Это были карты не только Катерины, но и мои.
Я сама медленно, старательно перетасовала колоду, положила ее между нами и предложила:
— Мадонна, сними.
Катерина разделила колоду на три стопки, взяла три верхние карты с последней и выложила передо мной.
Первая оказалась — мы знали, что так и будет! — Башней, над которой сверкала молния Господа. Я видела перед собой не Вавилонскую башню, а крепость Равальдино, которая проваливалась в ад, рассыпаясь на куски.
Никто из нас не произнес ни слова, мы понимали, что это означает.
Я перевернула вторую карту, надеясь хотя бы на проблеск надежды, и она блеснула. Это была девятка скипетров. Простая с виду карта, девять золотых скипетров на белом фоне, в обрамлении зеленой листвы.
— Сила, — пояснила я. — Что бы ни обрушилось на тебя, мадонна, ты имеешь силу, позволяющую все вынести. Эта карта, несмотря ни на что, знаменует успех.
Я не сказала всего, что интуитивно знала. Силу придется выжать до последней капли, а победа будет завоевана дорогой ценой. Я смотрела на карту испуганными глазами, но на моем лице ничего не отражалось.
Катерина прижала палец ко рту и серьезно кивнула.
Я молча перевернула третью карту.
На ней был изображен человек, висящий на виселице вверх ногами, привязанный веревкой за лодыжку. Свободная нога была согнута в колене, вместе конечности образовывали перевернутую арабскую четверку.
— Повешенный, — прошептала я.
Эта карта тоже не нуждалась в пояснениях. На глаза мне вдруг навернулись слезы.
Катерина увидела это и, желая утешить, взяла меня за руку. Она наверняка решила, что я предвижу ее смерть.
Я перевела дух, а потом сказала:
— Здесь скрыто два возможных исхода. Выбор за тобой, мадонна. Но у тебя в любом случае есть силы, чтобы все вынести.
Только тогда я зарыдала в голос. Катерина обняла меня, и мы заплакали вместе, прямо как сестры.
Потом графиня снова ушла танцевать и вернулась уже под самое утро первого дня Рождества. На рассвете я осторожно выбралась из постели, оделась в темном чулане и решила достать переплетенный в кожу сборник сочинений Фичино, так великодушно подаренный мне сером Джованни.
Я захватила книжку в столовую Парадиза, где надеялась найти завтрак, однако в комнате никого не оказалось, и вся крепость была погружена в тишину, как будто народ вымер. Я вошла в пустынную столовую, где рождественский костер уже превратился в белые хлопья золы. Шли тихие часы, я читала размышления Марсилио Фичино о душе, Боге, устройстве Небес, о правильном применении магии, с помощью которой надобно просветлять людей.
Я была полностью погружена в книгу, пока меня не вернул в реальность приглушенный звук горна. Я закрыла книгу, поспешила на стену, нависающую надо рвом, и поглядела вниз.
На краю рва, перед рядом собственных пушек, сидел на боевом коне сам главнокомандующий папской армии, сопровождаемый герольдом. На Чезаре Борджа была черная бархатная туника с пышным гофрированным воротником из светлого атласа. Его плащ из точно такой же ткани, подбитый белым горностаем, украшала толстая золотая тесьма. Берет на Чезаре тоже был черный, с большим белым пером, которое трепетало на ветру. Его образ дышал сдержанной элегантностью.