Когда мы добрались до небольшой площади перед церковью Санто-Стефано, меня била неукротимая дрожь. Этот храм представлял собой старинное, ничем не примечательное двухэтажное строение с выщербленным каменным фасадом. На площади собрались торговцы, крестьяне, умирающие с голоду нищие — в церкви было столько народу, что им пришлось ждать на улице, надеясь увидеть его светлость. Стражники, доспехи которых сверкали в лучах солнца, отраженных от снега, спешились и принялись расчищать путь, а несколько молодых конюхов кинулись к лошадям.
Галеаццо спешился и отдал конюху поводья, но даже не посмотрел на него. Герцог нервно щурился, окидывая взглядом площадь и двери церкви. Как и его дочь, он обожал внимание толпы, но в то же время был помешан на безопасности собственной персоны, поэтому расслабился только тогда, когда стражники расчистили дорогу и подали условный знак. Епископ, который должен был служить мессу, встал перед герцогом, послы заняли место слева от него, братья шли справа. Получилось пять человек в ряд, причем Галеаццо находился под защитой, в самом центре. Позади него, в числе избранной свиты, шли младший брат Чикко, Джованни Симонетта, служивший секретарем, и военный советник Орфео да Рикаво, за которыми вереницей тянулись camerieri — дворяне, прислуживавшие в покоях герцога и считавшиеся его близкими друзьями. Громадный мавр, который был на целую голову выше других воинов и не убирал руки с эфеса своего скимитара, ввел всю процессию в церковь, причем каждый ряд знатных гостей сопровождали по бокам двое вооруженных охранников.
Катерина пробивалась через толпу, пока мы не оказались за спиной у camerieri. Когда мы вошли наконец в открытые двери, она счастливо вздохнула, ощутив волну тепла, исходившую от тел трехсот прихожан. Перед алтарем герцога и его свиту ожидали десятки стульев, но все прочие были вынуждены стоять. Они лишь вытягивали шеи, разглядывая герцога.
Как только Галеаццо ступил в церковь, его хор, выстроенный в глубине алтаря, запел, а один камердинер бросился навстречу, чтобы освободить герцога и его приближенных от тяжелых плащей. Когда Сфорца скинул плащ, я увидела, что он одет в прекрасный камзол, левая половина которого сверкала белым муаровым шелком, расшитым золотыми лилиями, тогда как правая была выкроена из роскошного малинового бархата. Рейтузы тоже оказались бархатными — левая нога малиновая, а правая белая.
Я нисколько не удивилась тому, что он выбрал для наряда геральдические цвета своего семейства, но поразилась до глубины души, поняв, что герцог без доспехов. Первый раз я видела Галеаццо на публике без нагрудника. Может быть, он побоялся в такой холод надевать на себя металл или же решил обойтись без нагрудника из тщеславия. Ведь сталь не подошла бы к его прекрасному камзолу. Ответа на этот вопрос я так и не узнала.
Катерина, стоявшая рядом со мной, восторженно и нетерпеливо ахнула при виде отца. Женщины тоже сняли плащи, и тогда я поняла, почему Катерина так рвалась показаться герцогу. Ее платье было сшито из тех же самых тканей, что и его наряд, украшено такими же золотыми лилиями по белому муаровому шелку — тщательно продуманный рождественский сюрприз для отца.
Когда герцог с придворными двинулся вслед за епископом по центральному проходу, ряды прихожан кланялись, отчего вся толпа заколыхалась, напоминая пшеничное поле под ветром. Я поглядывала на Катерину. Она держалась независимо, но ее взгляд был прикован к отцу и его окружению. Я поняла, что она все еще ждет момента, чтобы привлечь внимание герцога.
На полпути к алтарю такая возможность ей представилась. Церковь Санто-Стефано считалась очень старой, хотя и не такой, как один большой камень в ее полу. Он находился в самом центре церкви, грубый и с виду вполне заурядный. Этот камень был, ни больше ни меньше, местом гибели невинных младенцев. Легенда утверждала, что именно на него пролилась кровь детей, истребленных царем Иродом.
Галеаццо прервал разговор на полуслове, подошел к камню, взглянул на него и поклонился ему в притворном приступе благочестия.
Увидев представившуюся возможность, Катерина рванулась вперед, миновала последний ряд приближенных герцога и оказалась прямо за спиной у брата Чикко, Джованни, и военного советника Рикаво. Она была в одном ряду от отца. Мы с Лукрецией разом шикнули на нее за подобную наглость, но она только обернулась через плечо и хитро улыбнулась.