Ханна говорила так страстно, её большие карие глаза умоляли меня, и меня невольно тронула её преданность моей дочери.
— Она тебе очень дорога, не так ли? — сказал я.
Она кивнула.
— Да. И я не хочу переходить границы или задевать твои чувства. Я знаю, что она вовсе не моя дочь. Но от этого она мне не менее дорога. Просто пообещай мне подумать об этом. Пожалуйста.
Я одарил её полуулыбкой.
— Ты же знаешь, что мне нравится, когда ты говоришь «пожалуйста».
— Вот вы где, — раздался голос Туонена, не дав мне чрезмерно увлечься своей женой.
Я посмотрел вниз за перила и увидел своего сына, поднимающегося по лестнице. Он был одет в чёрное с ног до головы. В его наряде было много кожи и металлических деталей. Яблоко от яблони. В последний раз я виделся с ним, когда он перевозил полуголых женщин в Город смерти.
Он остановился под нами и посмотрел на Ханну.
— Вот мы и снова встретились, — сказал Туонен и слегка поклонился. — На этот раз ты здесь в качестве королевы.
Он посмотрел на меня из-под маски в виде гадюк, сделанной из обсидиана.
— Стоит ли мне теперь называть её мачеха?
— Пожалуйста, не надо, — сказала Ханна, рассмеявшись. — Просто Ханна.
— Хорошо, Просто Ханна, — сказал он, поправив галстук-бабочку, единственное цветное пятно на его теле: красное.
Если бы я надел что-то красное, мы бы выглядели как семья, что было бы неплохим решением. Я не знал, будет ли кто-нибудь из членов восстания присутствовать на Состязании Костей, рыская в темноте, но было бы полезно показать им, что мы выступаем единым фронтом.
— Я пришёл сообщить вам о том, что ужин почти готов, — сказал он, и только тогда я почувствовал запах еды, приготовленной Пири, который витал по замку.
Туонен на мгновение снял маску и убрал чёрные волосы со лба.
Я внимательно оглядел Ханну. Я знал, что она была более близка по возрасту моему сыну, чем мне, и я должен был признать, что Туонен был довольно красив. Определенно красив. Я передал ему все свои гены, за исключением рогов. И хвоста. Но мне не разрешалось говорить о хвосте.
И хотя Ханна оценивающе его рассматривала, так как наконец-то увидела его без маски, она не заискивала перед ним. И всё же я приобнял её одной рукой для пущей убедительности.
— Мне надо переодеться, я гонялся за летающим динозавром, — сказал я ему.
Он нахмурился и надел маску обратно.
— Пойдём со мной, Туонен. У Ханны есть одна очень интересная идея, которую она только что мне подкинула.
Мы прошли по коридору в сторону моих покоев, и я рассказал Туонену про её идею о том, чтобы найти младшего бога, который взял бы на себя роль паромщика, с целью предоставить ему и Ловии больше личного пространства. Это было на меня не похоже. Обычно я размышлял над чем-либо в течение нескольких месяцев, даже лет, и только потом принимал решение.
— Ещё один паромщик? — сказал Туонен, когда я вынул одежду из шкафа. — Я не против.
Он произнёс это вальяжно, но я услышал воодушевление в его голосе и понял, что это, вероятно, именно то, что нужно моим детям. Я знал, что они были бессмертны, и это продолжалось уже много тысячелетий, но, может быть, они заслуживали того, чтобы немного продлить свою молодость?
То, что она сказала про Випунена, заставило меня пересмотреть некоторые вещи. Випунен постоянно напоминал мне о моей роли, о том, что нельзя нарушать баланс этих мест и что следует сохранять естественный порядок вещей. Мне вбивали это в голову с тех пор, как я проснулся голым на полу пещеры, будучи ещё, чёрт побери, ребёнком, который вскоре должен был стать Богом.
Но если всемогущий великан так упорно пытался держать меня в узде, то почему он не делал того же с другими? Этого я не знал. Может быть, я был единственным, к кому у него был доступ? Иногда я задавался вопросом — почему это было так? Почему мой брат Ахто не должен был иметь дело с Випуненом? Или моя сестра Ильматар? Даже наши родители — Укко и Акка — древние боги, которые были гораздо могущественнее нас — держались от него подальше. Они не встревали во всё это.
— Это всего лишь идея, — сказал я ему. — Я поспрашиваю и узнаю, насколько это возможно.
Он приподнял маску и широко мне улыбнулся.
Вот дерьмо. Я дал ему надежду.