— Я не маленькая и не худосочная, — огрызнулась я.
— Хм-м-м. А сколько в тебе бравады, — сказала она, посмотрев на меня сверху вниз. — Ты явно не дала бы Туони заскучать. Ты должна быть благодарна за то, что Расмус оказал нам всем эту услугу и вовремя забрал тебя оттуда.
У меня отвисла челюсть, когда я посмотрела на Расмуса.
— Так вот в чём всё было дело? Ты обманул меня!
Расмус яростно замотал головой.
— Нет! — запротестовал он, и его голубые глаза сверкнули. — Я этого не делал, клянусь!
— Ой, заткнись, — сказала Лоухи, а затем резко дернула за поводок, чуть не переломив Расмусу шею.
Он взвизгнул от боли и упал в снег, схватившись руками за ошейник и принявшись хватать ртом воздух.
— Вообще-то это моя вина, — продолжила она, вздохнув, и не обращая никакого внимания на своего сына. — Мне следовало появиться в его жизни раньше. Я ждала тридцать лет, чтобы понять, кем он станет. Ещё немного и было бы невозможно исправить то, что с ним сделали.
Она пронзила меня своим взглядом.
— Что сделал с ним твой отец. Он сделал его слабым.
Мне очень не понравилось, что она упомянула моего отца. Я почувствовала дикое желание его защитить.
— Не смей так о нем говорить. Мой отец… наш отец… сделал из Расмуса хорошего человека, могущественного шамана.
Ну ладно, учитывая, что я не особенно доверяла Расмусу и не очень хорошо его знала, я несла сейчас полнейшую ахинею. Но всё же мой отец обучал его, и он очевидно в него верил. У Расмуса было достаточно силы, чтобы создать бурю и атаковать Сумеречную окраину, что было нелегко сделать, иначе все шаманы могли бы это повторить. И хотя я не знала, какими на самом деле были их отношения, Расмус дорожил моим отцом в достаточной степени, чтобы отправиться за ним в Туонелу… даже несмотря на то, что он принёс меня в жертву.
— Хороший человек? — повторила Лоухи, скривив верхнюю губу.
Боже, она была одновременно уродливой и красивой.
— Какое это вообще имеет значение? «Хороший человек» это ни о чём. Ты вообще знаешь, как легко испортить «хорошего человека»? Развратить его? Достаточно одной секунды, чтобы он перешёл грань. В конечном счете, темнота всегда побеждает.
Мне не надо было над этим смеяться, но я это сделала.
— Темнота всегда побеждает? Оригинально. Не удивительно, что Мор был так рад тому, что ты от него ушла.
Я не ожидала того, что произошло дальше.
Лоухи раскрыла рот, и оттуда вырвался серый и длинный раздвоенный язык, который обвился вокруг моей шеи, как питон, и поднял меня на пять или десять метров от земли.
Уже во второй раз за день меня начали душить, но крик умер внутри меня.
Скользкий язык Лоухи расположил меня прямо перед ней, подняв высоко над, казалось бы, безобидным участком земли, покрытой снегом.
— В твоём мире существует такая вещь, как русская рулетка, — сказала Лоухи зловещим тоном, хотя она и не могла использовать свой язык. — Давай сыграем в мою версию этой игры. Если я отпущу тебя, есть вероятность, что ты упадёшь в снег. Но есть ещё большая вероятность, что ты упадешь в пустоту Обливиона, как твой друг единорог.
Я обхватила пальцами её язык, чтобы ослабить давление на свою шею, но она была слишком сильной, а её язык слишком скользким. Он был покрыт тонким слоем чёрной слизи, из-за которой мне было сложно за него ухватиться. Я не хотела, чтобы она бросила меня в Обливион, но, если бы я не воспользовалась этим предложением, она бы задушила меня, что точно также было бы билетом в один конец в Обливион.
— Расмус, — сказала Лоухи своему сыну, выпятив грудь. — В моём мире ты безмозглое существо, находящееся на самой низшей ступени развития. Если ты хочешь здесь преуспеть, ты должен пристально за всем наблюдать, ты должен учиться, и ты должен действовать. Чтобы получить силу, ты должен позволить ей развратить тебя. Тогда твои возможности будут безграничны.
Расмус всё ещё лежал в снегу и тяжело дышал. Он поднял голову и посмотрел на меня.
«Сопротивляйся ей, — сказал его сломленный голос у меня в голове. — Она убьёт тебя».
Я уже с трудом могла формулировать мысли, чтобы ответить Расмусу, но я знала, что он прав.
«Мне бы не помешало немного магии», — мысленно сказала я ему, и моё зрение начало расплываться по краям по мере того, как я теряла кислород.
«Не могу, — сказал он с болью в голосе. — Ошейник… думаю, он высасывает из меня силы. Но ты ведь и сама дочь Торбена».