«Красотой сыт не будешь», — пробормотала, глядя на них, бабушка. Что бы это ни значило.
Ходили невероятные слухи о каком-то магазине в Биркенау. Они называли его универмагом. Говорили, что это просто земля изобилия. В бараке за колючей проволокой в это было сложно поверить. Но однажды жираф Шона пришла в мастерскую, с ног до головы увешанная пакетами.
— Там есть все, — сказала она, убедившись, что Марта ее не слышит. — Все на свете!
Пока Марта отчитывала какую-то портниху и не видела, я протянула под столом Франсин вырванную из журнала страницу.
— Тебе все еще нужна бумага?
Франсин взяла ее и возвела глаза к потолку, словно говоря с сарказмом «Большое спасибо!». Я надеялась, что ей будет не важно, что на странице напечатаны только рекламные объявления.
На самом деле неблагодарная Франсин даже не взглянула на страницу. Разорвала лист на четыре части, поднялась и, торжествующе размахивая бумагой, направилась в туалет. Когда она вернулась, бумаги у нее в руках уже не было.
Вот и вся щедрость.
Желтый
Одно воспоминание: Роза спрыгивает с наших нар, крича: «Жить, жить, жить!» Она вскидывает руки над головой и кружится, кружится, пока и у нас от этого зрелища не начинает кружиться голова.
— Я так люблю движение! Я люблю дышать! Я люблю хлеб! Я готова расцеловать весь мир и за любого выйти замуж!
Балка задумчиво жует вечерний паек.
— Она совсем с катушек слетела, это точно.
Весенняя грязь превратилась в сухую летнюю пыль.
Это было пекло.
Я всегда ненавидела последние дни летнего семестра в школе. Мы сидели, склонившись над партой, закатав рукава школьного платья, одежда липла к потным спинам, а солнце заглядывало в окно, словно смеясь. А затем наступала свобода — последний школьный звонок! И тогда — скорее на улицу, из куч книг в толпу, слушать веселый перезвон велосипедов и замирать от счастья, зная, что впереди недели и недели свободы!
Каждое утро, проснувшись, мы строились по пять человек в ряд на перекличку. В разгар лета жарко было даже на рассвете.
Мы плавились в наших тонких робах, бритые головы были покрыты только хлопковым треугольным платком. Среди нас медленно прохаживались надзирательницы. Как во́роны, высматривающие на земле насекомых. Они закончили перекличку, проверили, на месте ли винкель и все ли мы работоспособны. Как вороны, они искали среди нас, насекомых, лакомый кусочек — того, кого можно наказать. И набрасывались на него стаей. Я видела женщину, забитую до полусмерти за то, что она смочила свои курчавые волосы слюной, чтобы выглядеть более опрятно.
Однажды мимо нас прошла Карла со своей собакой по кличке Пиппа. Собака тяжело дышала и рвалась вперед. Карла резко дернула поводок, и Пиппа, моментально успокоившись, пошла рядом со своей хозяйкой.
Карла не обратила на меня никакого внимания. Для нее я была еще одной полосатой. И только накануне в примерочной она хвасталась своим загаром. Я сшила для нее лимонно-желтый сарафан, который Марта снова приписала себе. Карла знала, что Марта лжет, я уверена.
— Как думаешь, Марта сможет сшить мне купальник?
— Уверена, Марта сможет, — ответила я скромно.
К этому времени мне уже разрешалось находиться в примерочной наедине с заказчицами. Натирать полы и убираться меня больше не заставляли. Шила, пока у меня не сводило пальцы и не начинало двоиться в глазах. Так усердно работать мне не доводилось еще никогда. Раньше в моих планах было учиться портновскому искусству дома у бабушки, потом накопить денег и получить дополнительное образование в торговом колледже. После этого начать свое дело в мире модной одежды — с самых низов и подняться до владения собственным салоном.
Конечно, мое пребывание здесь не входило в планы, но это не значит, что я не могу продолжать учиться. Неожиданно полезной оказалась Марта, она поделилась со мной многими портновскими секретами:
— Я же сама у самых лучших мастеров училась.
И все же Карла хотела, чтобы я шила для нее новую одежду, а не Марта.
Однажды, раздевшись из-за жары до белья, Карла, развалившись в примерочной, листала последний номер «Мира моды», ворча себе под нос: