Педро готов был отдать десять лет жизни, лишь бы дон Алонсо де Охеда взял его с собой в этот поход. Охеда! Конечно, какие тут могут быть сомнения. Адмирала Педро любил больше всех на свете, но дон Алонсо кое в чем, пожалуй, не уступал даже самому адмиралу.
Эти озорные, порой чертовски наглые глаза, этот бархатный голос, в котором нет-нет да слышатся стальные нотки. Вот истинный рыцарь до мозга костей. И до чего же красив дон Алонсо! Невысокий, стройный, ловкий, белозубый. Улыбнется – словно горстью звонких дукатов одарит… А до чего смел! Три года назад, чтобы блеснуть своей удалью перед королевой, он на руках обошел -было это в дни пасхальных празднеств – вершину Хиральды по узкому, в ладонь шириной, карнизу. А Хиральда на три головы выше самых высоких колоколен Севильи. Под стенами Гранады он одолел в честных боях с дюжину самых могучих мавританских витязей. Тяжелый меч казался тростинкой в его руках, а на коне он творил чудеса. Ему связывали ноги, сажали в седло, и тем не менее он и со связанными ногами гнал своего скакуна через высокие изгороди, и при этом то нырял под конское брюхо, то плыл в воздухе, опираясь кончиками пальцев на седельную луку. С доном Алон-со на лихое дело рыцари шли как на приятную прогулку. С ним весело было и шалить на большой дороге, и драться с маврами, и грабить в ночную пору сонные андалузские городишки.
– Не горюй, Педро, – говорили люди, знающие дона Алонсо. -Это не первый и не последний его поход. Вот увидишь: он еще себя покажет на заморской земле и наш адмирал не оберется хлопот, когда дон Алонсо взыграет духом во всю свою мощь.
А добрые христиане подъедали последние крохи из кастильских запасов экспедиции и сидели в своих жалких хижинах, сложа руки. Впрочем, руки у них были заняты: день и ночь благородные рыцари расчесывали свои отощавшие тела – от москитов в Изабелле не было житья.
Ровно через четыреста лет удалось выяснить, что эта назойливая нечисть впрыскивает в кровь своих жертв возбудителей желтой лихорадки – страшной болезни, от которой люди умирают в невыносимых муках. Но в Колумбовы времена никто не знал, по какой причине одолевает человека этот недуг; вину за него возлагали на дьявола и – еще в большей мере – на адмирала, который коварно завлек честной народ в эту проклятую страну.
Свалился и сам адмирал. Педро не отходил от его ложа, поил больного всевозможными отварами и настойками, которые на маленьком таганке кипятил главный и единственный лекарь города Изабеллы дон Диего Альварес Чанка.
Однажды Чанка послал Педро в гавань – запасы всевозможных лекарств остались у доктора на корабле. Педро с радостью вырвался из постылого адмиральского табора – на всех судах у него были друзья и приятели. Правда, неделю назад, в самом начале февраля, двенадцать кораблей ушло в Кастилию, и гавань изрядно опустела, но и на пяти оставшихся судах – «Марии-Галан-те», «Нинье», «Гальеге», «Сан-Хуане» и «Кардере» – было с кем почесать язык. Педро взял на «Марии-Галанте» лекарства, побывал затем на «Нинье», где ему знаком был каждый гвоздь, и направился на «Гальегу». Два великих плавания многому научили Пед-ро. Корабельную службу он теперь знал не хуже любого боцмана и мигом замечал, где высучился трос или правильно ли закреплен фока-шкот. И на подходе к «Гальего» он приметил, что томбуй -поплавок, который указывает, где отдан якорь, – едва держится на своем поводке – буйрепе. Да и сам томбуй – маленький бочонок из-под вина – был не в порядке: затычку на верхнем донышке бочонка чьи-то неумелые руки воткнули очень неплотно. Вытаскивая ее, Педро обнаружил, что к этой деревянной пробке привязан тонкий шелковый шнур. Потянув за шнур, Педро выудил из бочонка сверток, обернутый провощенной тканью.
Волосы поднялись у юноши дыбом, когда он развернул густо исписанные листки.
Отвернув от «Гальеги», он направил шлюпку к берегу и стремглав помчался в Изабеллу.
Главный контролер Эспаньолы дон Берналь де Писа, тот самый дон Берналь, который едва не уловил в свои сети аптекаря Прадо, бесспорно, полагал, что нет на свете тайника более надежного, чем томбуй корабля «Гальега».
В этом томбуе он хранил планы заговора против адмирала. Дон Берналь и его сообщники решили овладеть в один прекрасный день кораблями и, прихватив последние остатки сухарей, вина и масла, сбежать в Кастилию.
Оборванным и брошенным на произвол судьбы колонистам заговор этот в случае его удачи сулил бы голодную смерть. И, чтобы обелить себя перед королевой, дон Берналь заготовил на адмирала донос. Он твердо надеялся, что перечень ложных вин адмирала перевесит в глазах ее высочества его истинное злодеяние.
Доктор Чанка готов был растерзать проклятого мальчишку, доставившего в адмиральское убежище свой неожиданный улов. Бумаги дона Берналя едва не отправили адмирала на тот свет. Поистине странный характер был у правителя земель моря-океана. Сорок три года прожил он на свете, и так и не научился с философским спокойствием относиться к черным изменам своих покровителей и своих подчиненных.
Но, придя в себя, адмирал за одну ночь расправился с заговорщиками. Друзья дона Берналя были взяты под стражу. С «Гальеги» все оружие перевезли на флагманский корабль. На «Гальеге» же схватили дона Берналя. К счастью для него, больной адмирал сам разоружал этот корабль. И адмирал вырвал главного контролера из рук своих разъяренных соратников как раз в тот момент, когда они приладили на грот-рее крепкую петлю.
Предателей посадили в трюм «Марии-Галанте». Им предстояло долгое путешествие в Кастилию – путешествие без тех удобств, на которые они рассчитывали, когда своими подписями скрепляли донос на адмирала. Кузнецы Изабеллы цепи для дона Берналя и его дружков выковали не за страх, а за совесть, не поскупившись на железо.
После быстрой расправы с заговорщиками смутьяны и забияки присмирели. И, чтобы привлечь к себе их беспокойные души, адмирал, оправившись от тяжелой болезни, предложил всем, кто еще способен держаться на ногах (а таких счастливцев было не много), отправиться с ним в поход. Страна Сибао, где недавно побывал дон Алонсо де Охеда, – вот куда желал адмирал повести на большую прогулку залежавшихся и застоявшихся любителей скорой наживы.
Почти месяц адмирал и несколько сот его спутников бродили по острову. В самом сердце его они нашли благодатную долину, с цветущими индейскими селениями и обширными кукурузными полями. Здесь адмирал заложил форт Святого Фомы и, оставив в нем полсотни воинов под командой арагонского рыцаря Педро Маргарита, вернулся в Изабеллу.
В Изабелле окончательно иссякли запасы кастильского провианта, и адмирал счел за благо отправить в Сибао все лишние рты. Он приказал дону Алонсо собрать человек четыреста и увести их в форт Святого Фомы.
Дону Алонсо адмирал строго-настрого запретил обижать по пути индейцев.
– Мы, – сказал он, – явились сюда, чтобы спасти их души и обратить этих детей природы в истинную веру. Поэтому не притесняйте и не разоряйте индейцев, а пропитание для наших людей добывайте мирным образом.
Дон Алонсо бросил на адмирала лукавый взгляд и весело расхохотался.
– Ну, разумеется, сеньор адмирал, я ведь добрый католик. Не знаю, сыты ли будут овцы, но волки, клянусь пресвятой девой, останутся целы.
Адмирал бойко говорил по-кастильски, но разве уловишь тонкости чужого языка. И, не уяснив себе, кто же, собственно, останется цел – овцы или волки, он с миром отпустил дона Алонсо.
Индейцы с распростертыми объятиями встречали голодную рать Алонсо де Охеды и на убой кормили всех христиан печеными клубнями и хлебом касави. На вкус этот хлеб не уступал булке из пшеничной муки тончайшего помола, но готовили его индейцы не из муки, а из толченых корней неведомого в Европе растения. Называли они это растение юккой.
Подкормив отощавших кавалеров индейским хлебом, дон Алонсо привел их в благодатные долины страны Сибао. Там, на одной из переправ, случилось одно, казалось бы, совсем ничтожное происшествие, которое, однако, привело к гибельным последствиям. Несколько индейцев похитили штаны и куртки у трех кастильцев, переправлявшихся через реку. Дон Алонсо поймал озорников, а затем ворвался в ближайшее селение и захватил в плен местного вождя и всю его родню.