— Ты будешь в безопасности.
На его лице написано смирение. Он потирает рукой подбородок и отводит от меня взгляд.
Я невидящим взглядом смотрю на мох, свисающий с живых дубов вдоль подъездной дорожки. Вся информация, которую я узнала за последние несколько дней, оседает в моей голове, как кусочки темной головоломки. Я слышу голос Селены в своей голове: Мариньи были садистами. Они были известны как бессердечные хозяева, которые ужасно издевались над своими рабами… Женщина Натчез запечатала магию внутри самого мальчика Мариньи, но она не была уничтожена. Это сводило его с ума, делало его худшим из них всех.
Я помню, как спросила ее, что произойдет, если связь будет разорвана.
Тогда не останется ничего, что могло бы удержать тьму в плену. Она свободна, чтобы сбежать.
И убивать людей. Как родителей Джереми. Моя внутренняя реакция на Селену расставляет последние кусочки головоломки на свои места, формируя тошнотворную картину того, до какой степени Антуан Мариньи пойдет на защиту своего темного наследия.
— Не притворяйся, что речь идет о моей безопасности.
Мой гнев теперь стал праведной силой, такой сильной, что я едва могу смотреть на него. — Джереми будет связан проклятием, которое он никогда не сможет разрушить. Коннор потеряет свою мечту. Кезия и Калеб все еще будут там, внизу, не мертвые, не живые, просто ожидающие другой возможности, подобной этой. И ты просто уедешь в своем прекрасно отреставрированном «Шевроле» в свою нетронутую, бессмертную жизнь, где никто не знает, что ты такой же монстр, как и те, кого ты был создан уничтожить.
Он не вздрагивает от моих слов. Его бесстрастие раздражает меня.
— Ты предал людей, которые верили в тебя. Тебя тоже должны были запереть в том подвале. Это было частью соглашения, которое вы заключили с натчезами, не так ли? Но вместо того, чтобы смириться со своей тюрьмой, ты обманом проложил себе путь к свободе. Они говорят, что ты стал сумасшедшим, хуже, чем когда-либо была твоя семья. И теперь ты собираешься делать то же самое снова и снова.
Я презрительно качаю головой.
— Ты убил родителей Джереми, чтобы напугать нас, Коннора и меня? Или в качестве мести? Или просто чтобы заставить людей снова заговорить о проклятии?
Мой вопрос встречает жесткое молчание и глаза, которые ничего не выдают. Я жду, не желая оставлять вопрос без ответа.
— Я действительно сошёл с ума, — тихо говорит он, — хуже, чем когда-либо моя семья. И да, меня следовало запереть в том подвале.
Он не отводит глаз от моего взгляда, но я не могу видеть за маской, скрывающей его, и после еще одной минуты молчания я знаю, что он не скажет мне то, что я хочу знать. Я не уверена, то ли это потому, что он виновен, то ли он просто хочет, чтобы я поверила в худшее о нем. В любом случае, я расстроена и больше ничего не хочу слышать.
— Я не знаю, как Джереми может выносить твой вид.
Я отворачиваюсь от него и иду к двери, затем останавливаюсь на пороге.
— Истории о том, что вампиров нужно приглашать — они правдивы?
Он медленно кивает.
— Если дом принадлежит человеку, тогда да, вампир не может войти без приглашения.
— Ну, как владелец этого дома, я не приглашаю тебя войти. Я никогда этого не сделаю.
Я скрещиваю руки на груди, не уверенная, говорю ли я это для его пользы или для себя. — И если ты думаешь, что я продам этот дом Джереми, ты можешь подумать еще раз.
Он удивленно вскидывает голову.
— После всего, что ты только что услышала, — напряженно говорит он, — ты же не серьезно, Харпер.
— Я ещё никогда в жизни не была более серьезной.
Я смотрю на него с другой стороны порога, держась за свой гнев, как раньше за деревянную скамейку, как за якорь, чтобы не упасть. — Пока я владею этим домом, ты не можешь заставить меня покинуть его или стереть память, что ты лживый психопат без совести, который использует людей в своих интересах. Ты поможешь мне найти способ убить твоих дружков в подвале и уничтожить то, что заражает их тьмой. Когда мы это сделаем, я заставлю тебя соблюдать соглашение, которое ты подписал с натчезами много лет назад, чтобы проклятие больше никому не причинило вреда. Соглашение, которое ты явно никогда не собирался соблюдать. Ты, наверное, думал, что натчезы ничем не лучше рабов, которых ты пытал и убивал.