Донес владыке про бунт Уран;
взвыл Юпитер фальцетом
и гневно стегнул голубой океан
снятым с Сатурна браслетом.
Венера, услышав алый взрыв,
к Селене аэро послала;
обе, бриллианты свои зарыв,
закутались с головой в покрывала.
Завесив газом с кошки домов,
перепуганные на смерть звезды
ревмя заревели, что предвечный их кров
алые рушат борозды.
Живо, – раз, два! – собрались в полки,
пошли в бой метеоры,
завязывая на ходу голубые чулки,
к каблучкам прицепляя шпоры.
Что было! Свисты, шипенье бомб,
бури, ураганы, вьюги.
Должно быть, не один медный лоб
сошел с ума от испуга.
Узнал про событья старенький бог
и, кряхтя, вылез из рая;
но, услышав топот миллиарда ног,
сбежал, сокрушенно вздыхая;
и долго сидел на престоле свеем,
читая по служебнику требы.
А Марс чертил по лазури огнем:
«Всем. Бунт в Небе…»
…. На серой Земле небесный всполох
назвали прозой люди
и засели в дома, чтобы дождь не смог
замочить их свинцовые будни…
Нижний-Новгород.
Июль 1917.
В зеленый четверг
1.
Встречали их колокольные звоны соборов;
у нарядных женщин в руках дрожали цветы.
А там, на Подоле, у грязных еврейских заборов,
казаки десятками воздвигали кресты.
Одного за другим ловили во тыне подвалов.
Кричало небо от пощечин и свинцовых плевков.
Целый день во славу лихих генералов
убивал Крещатик рабочих и мужиков.
2.
Сердцу моему ночью еще мертвее.
Озябшим огоньком фонарь в переулке дрожит.
Я долго читаю евангелие от Матвея
и становлюсь безысходным, как легендарный Вечный Жид.
Уйти бы прочь, уйти бы далеко от были,
бухнуться в Днепр плашмя с высокой горы,
хоть в смерти забыть про свежие эти могилы,
про сердца, покрытые слоем ледяной коры…
3.
Но старый дворник не знает и сейчас покоя
и стережет меня, как самый лютый пес,
выстукивая о стены своей тяжелой рукою
повесть о том, что сегодня – распят Христос.
Я – один. Тоска зеленым взглядом
из каждого уголка бросает в сердце яд.
…Зачем я знаю, что сейчас, у Царского Сада,
двести рабочих расстреляет казачий отряд!..
4.
…И – открылось мне, что вот эти тихие трупы
всколыхнут ужасом деревни и города.
Никогда не закроются их взывающие к мести губы.
Никогда не простят… Не забудут – никогда!..
И – открылось мне, что пройдет Страстная Неделя,
Воскресный день Революцию снимет с креста,
и к высокой чаше буйного алого хмеля
Украина моя снова приложит уста…
Белый Киев. Сентябрь 1919-
Контрасты
На земле – ночь туманная. Над нею – грязные тучи.
Серую изморозь сеет небо от зари и до зари.
На земле – ночь непрестанная, и в нее бельма пучат,
на нее лениво глазеют случайные фонари.
Растоплены в алом зное дерзкие наши желанья;
туманы на мелкие клочья медный набат разорвет;
в последнем великом бое девятым валом восстанья
на рубеж извечной ночи красная лава течет.
Петербург. Ноябрь 1917.
Второе пришествие
Это пришло. Пришло неожиданно, вдруг.
Они не познали в урочные дни приметы.
Земля совершала, казалось, обычный круг,
ничего не меняя во всех странах света.
Они не знали, что алел небесный шатер,
что пришли к концу все давно прогнившие сроки;
даже в войне, разжегшей мировой костер,
не прочли ничего их исшедшие в мелочах пророки.
Лишь немногим – чудно и жутко было знать,
что проходит Сегодня, ставшее навсегда последним,
что вещему Завтра суждено с Голгофы снять
веками распятые людские кошмары и бредни.
Это пришло. В огне октябрьских грехов
рассыпались в прах Вифлеем, Калькутта и Мекка,
и в мире настал навсегда и во веки веков
первый день самого первого века.
Владикавказ. Ноябрь. 1919