Склонит привычную спину
и, затянув веревку потуже,
этакую тащит махину, –
впору силе – верблюжьей…
Тащит верстою долгой,
укатанной свинцовой пылью, –
– бурлак с нерусской Волги,
но – с русской бурлацкой былью…
Баку.
Сентябрь 1920 г.
Подавленное восстание
Сброшены под откос столбы.
Усеяны телами версты.
Сегодня – ничьи мольбы
не смягчат неслыханно черствых.
Тяжелый трупный смрад.
Небо в рдяном оттенке.
Сегодня – в каждом Марат,
и приказ один: – «К стенке!»
Брызнул взорванный гнев
тюльпанно алеющим горнем:
горячая красная нефть
сегодня – нужнее черной…
Васильков.
Июнь 1919.
Пепельный рассвет
Ленивое солнце краем раскрашенной рожи
тихо взглянуло на высокий бурьянный камыш:
сразу раскисли взбитые ночью дрожжи, –
утром туман боязлив, как летучая мышь.
Режется четким квадратом янтарное просо
в контур бугров, окаймивших Юг и Восток;
сталью мечей задрожали зеленые росы,
Днепр переливчатый взыбил зеркальный каток.
Жизнью не дышат до тла сожженные хаты;
руины печей закоптились в пожарном дыму
и даже на солнце смотрят в черном закате,
надолго познав неверящею Фому;
вернулся б Христос. – не узнают Его улыбку,
дымные пальцы вложат в запеки ран
и тихо оплачут сказку про Золотую Рыбку,
затаив безверье в маске свинцовых румян.
Триполье.
Июль 1919.
Credo
Река не станет пред устьем,
не затихнут буйные вьюги,
коль Красного Петуха пустим
на Востоке, Западе, Юге.
Сделаем глухие тропы
широкой вселенской дорогой;
бросим старуху – Европу
в Днепровские пороги;
северным сияньем нашим
растопим льдины норда;
красным флагом замашем
на самом далеком фиорде.
В студеные избы гренландцев
проведем аппараты Юза
Обнимет индус британца,
немец простит француза.
Впалым взглядом глотая
солнце в багряном восходе,
в далекой фанзе Китая
улыбнется впервые ходя.
Сбросим оковы с негра.
Взбуравим пески Сахары.
В странах вечного снега
нетленные разведем пожары.
Могучим вселенским циклоном
бушует наше восстанье.
Это нам, это нам, непреклонным,
земля – матерью станет.
Баку.
Сентябрь 1920.
С балкона
(эскиз)
Высокие серые кубы
обросли квадратное поле;
в середине – круглые срубы,
точно в храме – престолы.
Дремлют тяжелые ветки
случайной хилой березы.
И в этой каменной клетке
скучилось три обоза.
Отпрягли лошадей сердито,
все – точно обижены;
ткнули их морды в корыта,
наполненные грязной жижей;
потом на вшивых шинелях
обнялись с ласковой дремой
и, мечтая о теплых постелях,
заснули, точно – дома…
Всю ночь громыхали грузы,
двигались ряды солдат.
Москва получила на Юзе:
«Город (имя рек) взят!..»
Баку.
Сентябрь 1920.
Ночные узоры
Низкие облака, разрываясь на мохнатые клочья,
стаями птиц несутся в заезженный путь;
быстрый туман шустрым разухабистым кочи
в западне переулков нижет разбойную жуть.
Парапет моргает на арку работы Кавроста,
не в силах скрыть непростительный свой конфуз;
одинокий Маркс, дрожа от порывов норд оста,
в беспокойном сне мечтает о Коммуне Блуз.
Державный Каспий воет звериным криком,
точно древний Ксеркс отхлестал его бичем;
электрический шар пронырливым тифлисским шпиком
щупает даль холодным скользким лучом.
Вьюжный ветер резвится в замученном сквере,
словно эта ночь для него привычный шарж.
По безлюдным улицам идут на вокзал аскеры,
бросая в осень знойный восточный марш.
Баку.
Сентябрь 1920.
Небесный всполох
Марс швырнул в Нептуна ядром;
тот – ответил гранатой.
Вихрем помчал по небу гром
радугу гулких раскатов.
Круглое Солнце домой понеслось, –
тщетно: лихая комета
ведьмой вскочила к нему на ось,
срывая с хвоста ракеты.