– Давай, Лола, я отвезу тебя домой.
– А ты уже привез.
– То есть?
– Видишь вон ту скамейку с картонкой? – Девочка показывает на зеленую зону отдыха за заправкой.
– Вижу.
– Я там живу.
– То есть как?
– Просто. Сплю. Только надо уходить до рассвета и приходить, когда стемнеет, а то эти с заправки узнают и расскажут обо мне полиции. Меня тогда заберут, а уходить мне отсюда нельзя. Ой, – вдруг пугается малышка, – только и ты им не говори!
– Хорошо. А почему тебе нельзя уходить?
– Я жду, когда за мной вернутся.
– Кто? Родители?
– Нет. Все.
– Кто все?
Малышка оглядывается по сторонам, как будто чьи-то уши могут уловить, что она шепчет в закрытом автомобиле.
– Понимаешь, папа убил маму, дядя Роми пристрелил папу, а потом поджег дом.
У Пепе расширяются глаза от ужаса, но девочка не замечает произведенного эффекта, продолжает спокойно объяснять:
– Дядя Роми, он главный. Он сказал, что надо уходить, иначе его заметут. Ну, все собрались и ушли, а меня забыли. И я вот жду, когда за мной вернутся. Я же в таборе.
– Давно ждешь? – ошарашенно спрашивает Пепе.
– Кажется, третий месяц, но я не уверена. А что? Это много? Они уже слишком далеко ушли, да? Думаешь, мне еще долго ждать надо?
Матадор лишается дара речи. Конечно, он знает о цыганском кочевом образе жизни, осведомлен, правда, поверхностно, о культуре этого народа, но он никогда раньше не слышал, чтобы цыгане бросали детей. Бывает, уходит женщина в другой табор, оставляет потомство, так ее дети тут же становятся «сыновьями полка». Как же они бросили эту девчушку? Случайно или специально? Всякое, конечно, может случиться. Не в национальности тут дело. Дело в том, что ребенок один, и понятно, что никто и никогда за ним не придет.
– Думаю, ждать тебе больше не надо, Лола.
– Почему?
– Никто не вернется, и лучше всего как раз пойти в полицию. Я тебя отвезу.
– Предатель! – взвизгивает девочка и, смачно плюнув в лицо доблестному матадору, выскакивает из машины.
Хосе Ривера наблюдает, как она со вздрагивающими плечами бредет к холодной скамейке, как маленькая фигурка укладывается на потрепанный картон и засовывает покрытые цыпками и ссадинами ладошки под немытую голову. Хосе Ривера трогает с места. Хосе Ривера направляется в полицию. Хосе Ривера через пять минут разворачивается. Хосе Ривера возвращается на заправку. Хосе Ривера выходит из машины.
Он все еще спорит с грозными противниками, в арсенале которых – множество убедительных аргументов. Против матадора объединились логика, здравый смысл, природа. Все в один голос твердят ему о сложившейся жизни, об укоренившихся привычках, о характере бунтаря и одиночки. Тореадоры не созданы для семьи. Это практически аксиома, но бесстрашный Пепе Бальенте, у которого трясутся все поджилки, скороговоркой повторяет, подходя к скамейке:
– Долорес Хосефа Ривера. Да. Почему бы и нет? Решено.
– Вставай, Лола, – аккуратно теребит он костлявое плечико.
Ребенок с трудом разлепляет сонные глаза, узнает мужчину и тут же вскакивает, испуганно озираясь.
– Уже настучал, да? Меня заберут в полицию?
– Никуда тебя не заберут, успокойся! Поедем со мной.
– Куда? – настороженно спрашивает девочка.
– Ко мне.
– Домой?
– Да.
– Не поеду. – В голосе – уверенность и угроза.
– Почему?
– Нельзя ходить домой к чужим дядям, – уверенно говорит малышка.
– Правильно. А прыгать к ним в машину можно?
– Тоже нельзя. Но очень хотелось есть.
– Дома еды еще больше.
– И вода есть?
– Есть.
– А ты потом привезешь меня назад?
– Если захочешь.
Лола мнется еще несколько секунд, но желание оказаться в тепле побеждает остатки страха, и девочка покорно следует за Хосе. Несколько минут они едут в полном молчании. Малышка дергает мягкую штуковину над лобовым стеклом, обнаруживает там зеркало и, присвистнув от удовольствия, пристально изучает свою неумытую рожицу. Аккуратный вздернутый носик, черные цыганские глаза, жесткие, крупные кольца темных волос, торчащих в разные стороны, пухлые розовые губы, покрытые болячками. Лола рассматривает свое отражение с разных сторон, колупает прыщик на левой щеке, пытается стереть малюсенькое родимое пятнышко с правой, то и дело бросает косые взгляды на водителя. Потом не выдерживает и роняет фразу, которая рассеивает последние сомнения, терзающие Хосе:
– Знаешь, а мы похожи.
С тех пор минуло почти пять лет. Возвращаться на облюбованную скамейку девочка, конечно, не захотела. Зато у нее появилось другое желание – она собралась стать матадором, как отец. Несколько лет у настырной девчонки ушло на то, чтобы уговорить отца приступить к тренировкам. Хосе сдался и взял дочку в группу. К затее ребенка он относился без всякого энтузиазма и втайне надеялся, что у малышки ничего не получится. Однако мечтам его не суждено было сбыться. С первых же уроков матадор заметил, что девочка – прирожденный тореро. Гибкость и элегантность сочетались в ней с бесстрашной решимостью, чего не хватало многим другим ученикам. И тогда Хосе испугался. Страх потерять ребенка заставлял его придумывать все новые и новые отговорки для того, чтобы подольше оставлять Лолу в гимнастическом зале, изводить ее растяжками и другими скучными упражнениями и не переводить на следующий этап тренировок. Ежедневно он рассказывал об опасностях профессии, о невообразимо трудном пути, который надо пройти, чтобы добиться успеха, о погибших тореро. Он надеялся, что Лоле просто-напросто надоест тратить время на однообразный бег по кругу и махи ногами. Так оно и случилось. Если вначале девочка внимательно выслушивала наставления отца и поддавалась на хитрые предложения задержаться на первоначальном этапе, чтобы снова и снова отшлифовывать и без того великолепную природную гибкость, то в последнее время любые замечания она воспринимала в штыки и к советам Хосе уже относилась с нескрываемым недоверием. А матадор продолжал гонять дочь по тренировочному залу и ждал, когда же она наконец хлопнет дверью.