И вот терпение Лолы иссякло. Она собирается уходить. Отец ликует:
– Неважно, сколько тебе лет, Лола, десять или тринадцать. Во всем надо стремиться к совершенству. Если я вижу, что ты не достигла его в гимнастике, нет смысла переходить к пасес. Если ты устала от обучения, давай просто прекратим.
Хосе ждет, что девочка согласится, и он в конце концов сможет успокоиться: его дочь распрощалась с мечтой о будущем матадора.
– Хорошо, папа, – покорно кивает Лола от двери. – Давай. Я не буду больше заниматься. – Она берется за ручку, оборачивается и, блеснув зубами, добавляет: – С тобой.
– Подожди! – требовательно кричит он.
– Да? – кокетливо вопрошает хитрюга.
– Что? Что все это значит?
– Это значит, – гневно начинает выговаривать Лола, подходя к отцу, – это значит, что я не хочу больше быть ученицей обманщика! Это значит, что я не желаю носить клеймо худшей, когда на самом деле я лучшая. У меня есть глаза, папа, и я прекрасно вижу, что мое место уже давно среди тех, кто оттачивает свое мастерство на арене. И если ты не пустишь меня туда, я найду того, кто сделает это!
В глазах дочери столько огня и необузданной ярости, что Хосе мгновенно понимает: она не шутит. С ее навыками, умениями и родственными связями Лолу примут в любую другую школу тореадоров, а если он вздумает чинить ей препятствия, потеряет дочь. И все же он предпринимает последнюю попытку отговорить упрямицу:
– Ты права, права, Лола. Я действительно не хочу, чтобы ты становилась матадором. Я боюсь за тебя. Столько пикадоров, матадоров, бандерильерос, церемониймейстеров погибли во время корриды!
– И много среди них было женщин? – язвительно спрашивает Лола.
– И опять ты права. Но отсутствие слабого пола в списке погибших лишь подтверждает то, что коррида – не женское занятие.
– Угу. И двадцать седьмого мая тысяча восемьсот тридцать девятого года на арене тоже были мужчины[26].
– Лола, за свою карьеру матадор получает примерно двадцать ударов рогом.
– Расскажи это Мартине Гарсиа[27].
– Выступать начинают в двадцать лет, в сорок выходят на пенсию, а звездных сезонов – всего семь за карьеру.
– А об этом – Кончите Синтрон[28].
– Доченька, чтобы драться с быком, надо обладать недюжей физической силой, а ты у меня маленькая и хрупкая.
– Ну конечно! В двадцать-то лет все просто богатыри на арене. А ты у меня хуже Франко!
– Да что ты можешь знать о Франко! – возмущается Хосе такому сравнению.
– Достаточно того, что он запретил женщинам выступать. Но ведь это право вернули уже почти двадцать лет назад, и ты не можешь остановить меня.
– Чего ты хочешь, Лола? Лишиться жизни?
– А ты этого хотел, когда стал матадором? Я хочу того же, чего хотел ты, папа. Я не хочу и не собираюсь умирать, но я хочу стать хозяйкой собственной жизни. Я не хочу убивать, но я буду делать это так, как того требует искусство корриды. И я хочу стать ее художником, рисующим на арене свой автопортрет.
– Где ты вычитала эти красивые слова?
– Неважно!
– Хочешь ты этого или нет, но бык может забрать жизнь.
– Я хочу чуда, папа! Я уже три года каждый день прихожу сюда. И я прекрасно помню, что написано на одной из стен: «Стать великим в бое с быками – почти чудо. Но кому это удается, у того бык может забрать только жизнь. Славу же – никогда»[29].
26
Эта коррида вошла в историю как чисто женская тавромахия. Все ее участники были молодыми женщинами.
28
Во времена Франко для этой женщины сделали исключение и разрешили стать конным тореадором, но она все же сходила с лошади и добивала быка в пешем бою. У нее не было никакого официального статуса, но ее имя вошло в список «пяти всадников апофеоза» – лучших матадоров страны.