– Уймись! Читала ты хорошо, только слишком отстраненно. Говорящие головы в прошлом, Лола. Диктор – это журналист. Он пишет подводки, смотрит репортажи, изучает сюжеты. Он в теме. А ты где? – Оператор включает стоящего на треноге телевизионного монстра и машет рукой. Тут же за стеклом в аппаратной зажигаются десятки экранов с изображением девушки.
– Я в кадре.
– Ты у меня в печенках. Все. Записываем.
– Куда ты?
Хосе смотрит на Лолу, как на безмозглую курицу.
– Туда, – машет рукой в сторону аппаратной.
– Зачем?
– Пойду, пообедаю, выпью бутылочку агавы, – язвительно. – Наблюдать твои экзерсисы. Зачем еще?
– Ты собираешься оставить меня здесь одну?
– Господи! Ты меня достала! Где ты видела сейчас, чтобы в информационной студии сидел оператор? Диктор и техника – все. Полная автоматика. Ну откуда ты взялась такая?
– Явилась с Лас-Вентас[12], – усмехается Лола.
– И что? Ты там вокруг быка с ансамблем плясала?
– Представь себе. Если бы к быку сразу выходил матадор, я бы здесь не сидела, – взвивается девушка. – Валялась бы на Фуенкарраль или на Английском[13]. Пара минут бездумной схватки – и табличка с именем Долорес Ривера украсила бы аллею перед ареной. Может, даже и профиль отлили бы, не поскупились!
– Ладно. Не горячись!
Но Лола не может успокоиться:
– И это говорит мексиканец! Без пикадоров, бандерильеро, помощников, рабочих арены неофит[14] назывался бы просто кадавер[15]. И кто из нас дикий?
– Послушай, здесь та же работа слаженной команды: редакторы, монтажеры, операторы, гримеры, режиссеры. Диктор без них никто. Но это не значит, что он не может остаться в эфирной наедине с телесуфлером.
– И с этой штукой, – Лола кивает на камеру.
– Вот что я скажу вам, прославленная сеньорита Ривера: в отличие от ваших подопечных «Бетакам» не кусается. Он хорошо воспитан. И подушками, кстати, вас здесь тоже не закидают[16]. Давай, девочка, соберись. – Последние слова Хосе произносит уже в коридоре.
Лола напряженно всматривается в россыпь своих изображений на экранах соседней комнаты. Ей кажется, что даже толстый слой тонального крема, сковавший лицевые мышцы, не может скрыть бисеринок пота, которые выступили над верхней губой. Левый лацкан пиджака немного топорщится, а иначе просто и быть не может: бьющееся в лихорадке сердце стучит прямо по плотной ткани. Застывшие в запредельном ужасе глаза выхватывают редактора. Он стучит в стекло и отчаянно жестикулирует Лоле, показывая на стол. Лола опускает взгляд, хватает скрученный провод, вставляет наушник, и в ее голове голосом режиссера тут же начинают неумолимо убегать последние спасительные секунды.
– Десять.
«Я справлюсь. Я смогу».
– Девять.
«Я не справлюсь. Я не смогу».
– Восемь.
«Я должна».
– Семь.
«Я ничего никому не должна».
– Шесть.
«Сейчас я разлеплю склеенные губы».
Лола берет заранее поставленный на стол стакан с минеральной водой и делает несколько жадных глотков.
– Пять.
«Только бы не дрожал голос».
– Четыре.
«Все хорошо. Я спокойна. Я не волнуюсь».
– Три.
«Просто прочитаю еще раз знакомый текст, и все».
– Два.
«Боже, сейчас это чудовище заработает!»
– Один.
«Я… Я должна что-то сделать…»
– Мотор.
Лола выдергивает проводок из уха. Стул летит в одну сторону, бумажки с подводками – в другую. Брызги воды из разбившегося стакана расползаются мокрыми кляксами по строчкам суфлера. Микрофон растерянной петлей взвивается вверх, оставив себе на память кусочек белой блузки. Десять человек за стеклом в молчаливом оцепенении наблюдают за поспешным бегством той, что должна была вернуть популярность местному телеканалу. О недавнем присутствии в студии Долорес Риверы напоминает лишь возмущенно дрожащая дверь.
5
Окно операционной запотело. Любопытные студенты, отталкивая друг друга, не упускают возможности получить бесплатный мастер-класс. Доктор Катарина Тоцци выполняет свою пятидесятую аппендэктомию. Вот она производит небольшой разрез брюшной стенки – шесть сантиметров, ни больше ни меньше – в верхней подвздошной области. Вот выводит в рану слепую кишку, а вслед за ней – червеобразный отросток, вот перевязывает рассасывающейся нитью основание аппендикса и питающую его брыжейку. Вот отсекает отросток, обрабатывает антисептиком культю, накладывает кисетный шов, осушает тампонами брюшную полость от воспалительного выпота. Ассистент промокает хирургу лоб бумажной салфеткой. Доктор Тоцци отходит от пациента, оборачивается. Даже марлевая повязка не может скрыть ее улыбки.
16
Во время корриды невоспитанная публика имеет обыкновение закидывать неопытного и неискусного, по их мнению, тореадора подушками, на которых сидит.