— Алекс хочет поговорить с тобой.
Сьерра хотела было сказать, что не желает говорить с ним, но поняла, что это поставило бы маму в неловкое положение. Она убрала одеяло обратно в коробку и подошла, чтобы взять трубку.
— Я сварю кофе, — сказала Марианна с мягкой улыбкой.
Сьерра проводила ее взглядом, прекрасно понимая, что мама предоставляет ей возможность наедине поговорить с Алексом. Самые разные эмоции нахлынули на нее — от облегчения до отчаяния. Мама не сказала ни одного неодобрительного слова по поводу решения Алекса. Почему?
— Да? — сказала Сьерра в трубку еле слышно. Голос был глухим. Ей хотелось накричать на него, но она едва дышала от боли в груди. В горле пересохло.
— Я беспокоился о тебе.
— Да? — С чего бы ему беспокоиться о Сьерре? Не потому ли, что он разрывает ее жизнь на части? Обида снова захлестнула ее, и глаза наполнились горячими слезами.
— Ты немногословна.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала? Что я счастлива?
Он вздохнул:
— Полагаю, ожидать такого было бы слишком, учитывая, что мне представляется величайшая возможность сделать блестящую карьеру.
Она почувствовала легкий оттенок разочарования и гнева в его голосе. Какое он имеет право злиться на нее после того, как принял такое жизненно важное решение и даже не намекнул ей об этом?
— Я уверена, дети будут в ужасе, когда услышат, что их отрывают от друзей и семьи.
— Мы — их семья.
— А мама? А твои родители?
— Мы ведь переезжаем не в Нью-Йорк, Сьерра!
— Полагаю, ты припас этот сюрприз до следующего года.
Воцарилось молчание. Ее сердце бешено заколотилось. Она почти физически ощущала нарастающую в нем ярость.
«Остановись сейчас, — предостерег ее внутренний голос. — Остановись, пока ты не зашла слишком далеко…»
Но она не пожелала внять ему.
— Тебе нужно было хотя бы намекнуть, что происходит, Алекс, — произнесла Сьерра, лихорадочно сжимая трубку.
— Я сделал больше, чем намекнул. Я рассказал тебе об этой компании несколько недель назад. Вот уже четыре года я рассказываю тебе о том, что хочу делать. Проблема в том, что ты не слушаешь.
— Я слушаю.
— И никогда не слышишь.
— И слышу тоже!
— Тогда послушай это. Все десять лет мы жили по-твоему. Может, просто для разнообразия ты могла бы позволить мне что-то сделать по-своему?
Щелчок.
— Алекс?
Тишина. Сьерра вздрогнула от неожиданности. Она уставилась на трубку, словно та обернулась ядовитой змеей. Алекс никогда прежде не бросал трубку при разговоре с ней.
Сьерра спустилась вниз, сейчас она ощущала себя еще хуже, чем до приезда. Манящий аромат ее любимого свежесмолотого кофе наполнял кухню. Любимыми были и печенья. Мама поставила десертную тарелку с печеньем в солнечную нишу. Марианна явно хотела поднять настроение дочери. Но у нее не было ни малейшего шанса. Сьерра швырнула трубку на красивую, вышитую цветами скатерть, покрывавшую маленький столик, и плюхнулась в кресло.
— Алекс бросил трубку. — Мать налила ей кофе. — Он прежде никогда так не делал, — продолжала Сьерра. Когда она взглянула на маму, голос ее осекся. Алекс принял решение, которое, он знал, разрушит ее жизнь, и бросил трубку! — Он сказал, что я его не слушаю.
Марианна поставила кофейник на подставку в виде подсолнуха и села напротив.
— Иногда мы слышим лишь то, что хотим слышать.
Она взяла со стола кофейную чашку и задумчиво сделала глоток.
— Ты выглядишь уставшей, мама.
— Я не очень хорошо спала прошлой ночью. Все время думала о твоем отце. — Ее губ коснулась легкая улыбка, выражение лица смягчилось. — Иногда я представляю, как он сидит в кресле перед телевизором и смотрит программу новостей. В доме скрипнуло, и я проснулась — мне показалось, что я услышала шаги твоего отца. — Марианна печально улыбнулась, она не отрывала взгляда от своей чашки. — Мне его не хватает.
— Мне тоже его не хватает — возможно, он смог бы отговорить Алекса от переезда в Лос-Анджелес.
Марианна подняла голову и посмотрела на дочь с улыбкой.
— С твоим отцом тоже было нелегко, Сьерра, но он был достойным человеком.
— Если Алекс настоит на своем, я поеду, но не стану улыбаться и притворяться счастливой.
— Может, и не надо, но будет лучше, если ты внутренне примешь его решение. Обида и гнев разъедают любовь так же быстро, как ржавчина разъедает садовый металлический стул, там, на заднем дворе. Одна из величайших трагедий жизни — видеть гибель отношений из-за проблемы, которую можно было бы решить, обсудив ее в одном разумном, взрослом разговоре.