Неспокойно жилось и у побережья на востоке. Аймаррские пираты бесстрашно пересекали Катомесское море, обманывали рейненбернские корабли и совершали разгромные набеги на беззащитные села. Но буйный восток не так страшил, как безмолвный север. Пираты и их ведьмы — люди из плоти и крови, с ними можно скрестить клинки, от них можно откупиться.
А про северян с диким еретическим колдовством ничего не было известно наверняка. Рвавший облака Снежный Хребет и вечно зеленые леса стояли на страже процветающего Рейненберна незыблемой стеной, и за все прошедшие годы ни одна живая душа не нарушала этих границ. Рейненбернцы сначала в шутку, а затем в серьез начали предполагать, что северяне перебили друг друга подчистую, и по их пустующим землям теперь рыщут голодные демоны.
— Рано.
Айрин вернула крышку на место и обернулась к бабушке.
— Разве? Думаю, пора снимать с огня.
Ингеборга даже не посмотрела в ее сторону. Завернувшись в пеструю шаль из плотной шерсти, она недобро поглядывала в окно, за которым ветер гнул стволы молодого березняка на соседском дворе.
В том доме — с просевшей от времени крышей и вросшим в землю крыльцом — жила старая Сойле, уроженка Шарибской Империи. Это была необъятная жаркая страна, где, по слухам, дома строили из золота и мрамора, а ее жители одевались в шелка, драгоценности и пили по утрам ледяные вина. Почти тысячу лет она расширяла свои границы на суше и на море, также отхватив себе большой кусок плодородной земли, принадлежавшей когда-то Рейненберну. Никто, даже сами имперцы, не знали, как далеко на юг простираются границы их земель — они растворялись в мареве щедрых на миражи пустынь материка Хиферишат.
В народе гуляла присказка: видел Шариб — видел весь мир. Туда, за море, в качестве невесты предстояло отправиться прекрасной принцессе Мериэл и скрепить мир между Шарибом и Рейненберном счастливым брачным союзом.
Любителям послушать сказки смуглая желтоглазая Сойле рассказывала истории из своей молодости, каждый раз обязательно приукрашивая на новый лад. То она влюбилась в пирата с Аймаррских островов и вместе с ним бежала от его ревнивой жены-ведьмы, то, наоборот, вызволила бедную девушку из лап жестокого работорговца. Каким шальным ветром шарибку занесло в самое сердце Рейненберна, для всех оставалось загадкой. Искренний интерес грел одинокое старое сердце Сойле. Каждого слушателя она называла на певучий шарибский манер. Айрин и ее сестре Агнес в свое время достались чудные прозвища: hat malashenal lellafe — две маленькие принцессы.
— Рано, — повторила Ингеборга. — Слишком рано пришла зима.
Айрин сняла крышку с горшка, затем осторожно зачерпнула деревянной ложкой овсяную кашу.
— Бабушка, только-только осень началась, даже Новолетие не отпраздновали. Ты в последнее время много тревожишься по пустякам. — Осторожно подув, она попробовала собственную стряпню. — Кажется, готово. Звать всех к ужину?
— Доварила-таки или опять поросят покормим? — ехидно прищурилась старушка, вогнав внучку в краску. — Зови-зови.
В натопленном доме стояла уютная теплая тишина. Приятно пахло деревом и тающим свечным воском.
Ингеборга прошествовала через большую кухню, для вида опираясь на длинную трость, и уселась во главу стола. Раньше отец воевал с бабушкой за почетное место. Что бы он ни говорил, к тому моменту, как он откладывал работу и заходил в дом, Ингеборга уже с королевским видом восседала на излюбленном месте. Отцу ничего не оставалось, как смириться. Не отбирать же стул у пожилой женщины, матушки дражайшей супруги? За такое супруга могла приласкать сковородкой.
Айрин бы многое отдала, чтобы вновь услышать добродушное ворчание отца.
Бабушка тем временем бесцеремонно пододвинула к себе горшок с кашей. Обычно она не допускала нарушений столового этикета, желая воспитать из внучек не иначе, чем придворных дам. Но порой на нее находило легкомысленно-игривое настроение, и тогда Ингеборга с удовольствием дурачилась и всячески строила из себя деревенщину.
— Пожалуй, сниму-ка я пробу. А то этих охламонов до Третьего Пришествия ждать придется.
Айрин запалила лампы от длинной щепки, затем поставила перед бабушкой блюдо со свежими овощами.
— Нарс вернется с мельницы с минуты на минуту. Я побегу на площадь за мамой и Агнес.
Ингеборга махнула ей на прощание костлявой рукой, но в последний момент нахмурилась:
— Будет Гуго звать на праздник — шли к лешему. А то моду взял клинья подбивать!