Площадь — единственный мощенный булыжником пятачок со статуей короля в центре — была местным оплотом культуры, где отмечались важные праздники, свадьбы, похороны, и бесхитростно называлась Площадью.
В Дубовом Перевале не любили сложных имен, потому и детей там нарекали просто и коротко: Лени, Агнес, Нарс, Гуго. Почти ни у кого не было родовых имен, только пара семей могла похвастаться ими. Айрин пыталась разузнать родовое имя Ингеборги: на первый раз получила отказ, на второй — предупреждение, на третий — по любопытному носу. Матушка тоже хранила молчание.
Все, что было у Айрин — имя настоящей матери и свое имя: Айринель.
Они ворвались на Площадь в вихре пыли, поднятой копытами Грома, которая тотчас осела на праздно наблюдавшего за всеобщей кутерьмой купца. Повинуясь жесткой руке Гуго, конь встал на дыбы, и сверстницы Айрин, занятые плетением венков из лент и березовых прутьев к празднику Новолетия, повскакивали с мест, восторженно хлопая в ладоши. Среди них оказалась Агнес. Она отбросила незаконченный венок и направилась к сестре, которую Гуго бережно ссадил с седла.
— Чуть не убил меня, — ворчала девушка, пока Агнес помогала ей оправить задравшийся подол бордового сарафана. — Неужели нельзя без позерства?
— Тебе же понравилось, — ухмыльнулся тот, затем украдкой перемигнулся с Агнес. — Ты так крепко обняла меня! Кстати, Айрин, я решил: ты будешь танцевать со мной на Ново…
— Ты что творишь, остолоп⁈
Гуго от неожиданности клацнул зубами и с досадой обернулся на голос. К ним с суровым видом приближался староста села. Бравый наездник ссутулился и вжал голову в плечи, но избежать отцовского гнева не сумел. К его несчастью, купец, прямо перед тем, как на него обрушился столб грязи и песка, обсуждал дела с некоторыми членами сельсовета, среди которых оказался Вито Перевальный — могучий мужик, державший в кулаке не только сына и село, но также окрестные деревни.
Айрин мигом сбежала к стоявшей неподалеку старой виселице и присела на подгнившие деревянные ступеньки. Казни на местах отменили около двадцати лет назад. Первым делом, взойдя на трон, король Реджинальд Освободитель прекратил беспорядочные самосуды, обратившиеся бедствием на фоне смуты и затяжного голода. Смертный приговор стал прерогативой короны. В связи с этим староста Перевала и местный священник хотели снести спорное сооружение, однако, незадолго до этого детки для смеха повесили в петлю соломенное чучело, которое позднее стало полноценным участником всех празднеств.
Вот и сейчас над головой Айрин покачивался потрепанный мешок соломы в чьей-то старой рубахе и с венком на макушке.
— Ты пропустила украшение праздничного столба, а еще не явилась в ратушу на распределение угощений для ночи Новолетия! — Агнес коршуном нависла над ней, уперев руки в боки. Ее голубой сарафан развивался на ветру, как знамя праведности и гнева. — Мне пришлось краснеть за тебя.
Айрин выдавила кривую улыбку.
— Ты же знаешь, я не люблю стоять у печи. Где мама?
— С другими женщинами обсуждает, чем заменить живые цветы, а то на полях одни сорняки остались, — она махнула в сторону ратуши. — Хотя, сдается мне, они уже наливку пробуют.
У Айрин вырвался смешок. Она бы тоже не отказалась от наливки.
На площади кипела жизнь. Перевальцы в серьез взялись провожать урожайный год. Девушки плели венки для ночных гаданий, украшали лентами традиционные для праздника арки с витиеватой резьбой и накрывали на выставленные в ряд столы. Мужчины носили тяжести и следили за охраной купца, бдительно сторожившей выставленный товар: домашнюю утварь, баснословно дорогие ткани и кружева, украшения из разноцветных камней и морских ракушек, сахар, пряности, шарибские красители. Тут же стригли овец, кузнец подковывал купцовых лошадей, а между людьми скакал совсем юный помощник барда, весело играя на свирели. Сам бард, моложавый старик в пестром лоскутном плаще, стоял в компании нескольких мужчин, в том числе купца и старосты, показательно чихвостившего пристыженного Гуго, оглаживал густую бороду и кивал в такт нравоучениям.
Женщины собирали и вычесывали овечью шерсть, раскладывали на столах угощения и подгоняли мужей да дочерей. То тут, то там запевали песни, ругались, мирились, обсуждали собранный урожай и большую столичную ярмарку. Особенно громко звучала ритуальная песня для ночного гадания:
Ой, сплету венок скорей
Из березовых ветвей,