Большову этого мало.
— Не те слова говоришь, Феофан! — Сердито ворчит он, дергая Кулезеня за штаны. — Насчет пожара им кинь! На вот выпей еще и скажи: откудов пожар-то взялся?
Крупно глотая, выпивает Кулезень подачку и снова, стараясь перекричать разноголосую толпу, кидает слова, но на этот раз каленые, как угли с пожарища:
— Без причины, что ли, дворы-то сгорели? Где теперича председатель совета Федот Еремеев? Где партейный секретарь Пашка Рогов? Куда они подевались? По лесам гоняют, хлебушко ищут или в совете отсиживаются? Может, они и дали команду село пожечь? Не им ведь по миру-то ходить, а нам! На-а-ам!
Искра брошена и, как ветром, подхвачена. На мгновение над пожарищем повисает тишина, затем раздается еще более мощный, неудержимый крик и рев погорельцев. Ни одного слова не разобрать в этом реве. Большов кривит рот усмешкой: ай да Фенька! Вот она, главная струна, когда загудела! Разве станут пьяные мужики искать сейчас правду? Разберутся потом, но уж поздно будет!
Группа мужиков побежала к уцелевшим от пожара пряслам, начала ломать колья. А уж если появились в руках колья — не миновать драки, несдобровать тому, на кого они упадут.
— Им-то что-о! — кричит Кулезень. — И Пашка, и Федот — оба от советской власти жалованье получают. Им нашего брата не жаль!
Павел Иванович, охраняемый сзади Федотом, протолкался к телеге. Фенька, увидев их, попятился и попытался спрыгнуть, скрыться. Павел Иванович задержал его и, встав на телегу рядом с ним, громко сказал:
— Повтори, Феофан, брехню!
— И повторю! — захрипел Кулезень, вырываясь из его рук. — Не побоюсь!
— В контры лезешь? Эх ты-ы, Феофан бездомный! Дешево ты, однако, душонку свою продаешь! И кому? Кому служишь?
— А ты горло не затыкай! На это правов твоих нету!
— Есть мои права! — загремел Павел Иванович. — Сам-то ты не додумался бы советской властью здесь помыкать. Под дудку Большова поешь, гад!
Большов ощерился, молча выплеснул на землю полный ковш самогона.
— За мое добро мне в глаза плюешь! И снова выплеснул ковш самогона.
Мужики обступили телегу плотным кольцом. Пронзительно завизжала какая-то баба. Кого-то смяли, сдавили, а может быть, и ударили. Беспокойно озираясь, прижав уши, бьет копытами впряженный в телегу конь. Быть драке! Свистит в воздухе камень возле головы Павла Ивановича, но, не задев, пролетает дальше, падает в пепел. Лезет к телеге Осип Куян, пытается схватить Павла Ивановича за ноги, стащить на землю.
— Кто-о подже-ег село? О-отве-ечай! Кто-о-о?!
Между тем Еремеев в суматохе вырвал из рук Максима Большова лагун с самогоном, опрокинул его. Падая с телеги, лагун ударил хозяина по ноге. Большов охнул, как гусак, поджал под себя ушибленную ногу и, не раздумывая, толкнул Еремеева в грудь. Федот пошатнулся, отлетел в сторону и чуть не сбил Осипа Куяна. Тот, не дотянувшись до Павла Ивановича, сгреб председателя сельсовета и, размахнувшись, хряснул его по скуле.
Санька, стоявший поодаль, видел, как рухнул Федот Еремеев, как на телеге схватились за грудки Фенька Кулезень и Павел Иванович. Не устоял бы Фенька, но вот он наклоняется, выхватывает из-за голенища нож… Санька закрыл глаза от ужаса, затем не помня себя, с вороненым наганом в поднятой руке бросился на помощь. Хлестко хлопнул выстрел. Испуганный дракой и выстрелом конь рванул с места, сквозь толпу. Снова раздался выстрел. Драка оборвалась, смолкла ругань, опустились занесенные для удара колья.
— Сто-о-о-ой! — закричал Санька.
Фенька Кулезень попятился назад. Дуло нагана направлено прямо ему в грудь. Нижняя челюсть у Феньки отвалилась, дрожит, на лбу выступили пятна. Ножа у него уже нет. Руки поднялись кверху.
Вместе с ним под дулом нагана откатываются назад мужики и проигравший дело Максим Большов. Грозно блестит на солнце вороненая сталь. Глядит смерть из черной точки, и никому не хочется принимать ее на себя. Но Санька видит только одного Кулезеня, только за ним строго следит черная точка. И не убежать тому никуда, не провалиться сквозь землю.
Поднялся Павел Иванович. Избитый, истоптанный, облитый кровью встал Федот Еремеев. А в это время застучали по переулку телеги, послышался топот бегущих людей. Сельсоветский актив, коммунисты и комсомольцы, поднятые Иванком Петушком, спешили на помощь.