— Гудин обманет вас беспременно! — сочувственно сказал ему Серега Буран. — Он такими простачками только и пользуется. Прежнему работнику по сию пору долг за работу не платит. Небось, с вами тоже в батрачком не хочет идти.
— Не идет. Я его попросил в батрачком бумагу на нас написать — не идет… «Ладно, — говорит, — уговор с вами есть и хватит. А коли по бумаге и через батрачком, то мне таковых не надо. По бумаге да еще консомолов — близко ко двору никого не пущу». Мать согласна, а я нет. Обманывает, ирод!
— Придется-таки калмацкому батрачкому сообщить. Пусть проверят. А ты, Иванко, не горюй. Тут тебя, ежели что, в обиду не дадут.
— Я бумагу с Гудина все равно справлю! — решительным тоном сказал Петушок. — И насчет приварка заставлю оговорить. А то уйду. Может, меня пока что на общее гумно примут. Я молотить горазд, от мужиков не отстану.
Тон этот понравился Саньке. Он обнял Петушка за плечи и пообещал ему обо всем поговорить с Павлом Ивановичем. Не было сомнения в том, что Рогов поможет. Да и комитет бедноты такой семье не откажет ни в чем. На крайний случай после обмолота хлебов избенку поставит, чтобы не жить Иванку и его матери у чужого, холодного порога.
Прибывший почтальон письма Сереге Бурану не привез. Однако, Серега не растерялся. Намерение попасть на учебу в рабфак у него было непреклонно. Поэтому, посоветовавшись с Санькой, он решил в этот же день двинуться в путь. Сначала пешком до Калмацкого, дальше на попутной подводе в Свердловск.
После полудня, повесив за плечо холщовую котомку с бельем и подорожниками, Серега Буран вышел на калмацкую дорогу. По давнему обычаю он отвесил низкий поклон земле, вскормившей его. Он уходил от этой земли на время, чтобы снова вернуться к ней.
Санька шел рядом, решив проводить его до поскотинных ворот, откуда начинались поля и дальняя дорога в иную жизнь.
Возле общего гумна, огороженного новеньким пряслом и, как на праздник подметенного, им повстречались подводы с молотилкой и веялкой, только что прибывшие из районного центра. На передней подводе, правя лошадью, сидел Павел Иванович. Он улыбнулся и приветливо помахал Сереге картузом:
— Ну, в добрый час!
В поскотине, на пыльной дороге, играли с ветром сухие былинки. С востока вдруг набежала тучка, пролила на землю крупный дождь и умчалась дальше, в леса. Ослепительно засверкали дождевые капли, задержавшиеся на широких листьях болотных камышей и в придорожном конотопе. Омытая земля словно облегченно вздохнула, разлила вокруг запах свежих колосьев, а над Октюбой вспыхнула огромная дуга алой радуги.
— Радуга — это к счастью! — убежденно сказал Санька. — К исполнению мечты!
РАССКАЗЫ
СВЕТ В ПУТИ
Весь день было тепло, млела в весенней истоме земля, а к вечеру с далеких гор наползли свинцовые тучи. Тополя, радостно тянувшиеся голыми ветками к солнцу, сразу поникли и обвисли под тяжестью мокрого снега. Запорошило заборы, плетни, фасады домов, обдутые ветром бугры и пашни.
Варька сидит в горнице у окна и тоскливо смотрит, как в сумеречном небе мечутся белые хлопья. Семен опять куда-то ушел. Уходя, по привычке погладил ее жесткой ладонью по волосам, заглянул в глаза. Прежде все это было ей дорого. Но сегодня короткая, как бы мимоходом оброненная ласка, не согрела, не успокоила, а лишь навела на невеселые мысли.
В доме напротив, у Агриппины Матвеевны, вспыхнул свет. Варька знает, что это Агриппина вернулась с дежурства на скотном дворе, развела на плите под железным таганком огонек и поставила греть ужин. Скоро придет ее муж, Игнат Пантелеевич, умоется, пошутит с женой, и оба они сядут за стол.
Многое отдала бы Варька, чтобы у нее было все так же размеренно, тихо и хорошо, как у Агриппины. Но не ровно и не складно сложилась у нее семейная жизнь.
Из кузницы Семен приходит всегда поздно. Домашние дела запустил. Куры с осени живут в худом пригоне имеете с коровой. Воротца в огород покосились. Колода для корма свинье лопнула. А хозяину скажешь, так махнет рукой: некогда! Недосуг! Подождут-де твои корова, свинья и куры. Да еще и смеется: куда тебе вся эта живность? Зачем? Богатство, что ли, копить? Нельзя-де жить в такой узкой щели…
А ведь еще год назад, перед свадьбой, казалось ей, Варьке, что с Семеном найдет она счастье. Свело их вместе большое чувство, которое, казалось, нельзя было ни иссушить, ни вычерпать до дна. Где же оно теперь, это чувство, где то счастье, на которое она так надеялась?..