А еще он мог бы взять ее в кабину самолета и подарить ей великое ощущение парения над землей и единения с небом.
– Герцог, вы не спите? Тут принесли очередную порцию еды для вашей милости.
Его благодушный тюремщик на краткий миг распахнул дверь и втолкнул в погреб очередной поднос, заставленный тарелками.
– Спасибо, – механически поблагодарил Кит, но тут же сказал: – Подождите!
Тюремщик заколебался.
– Мое послание дошло до высокородного Саффолка?
– Не могу вам ответить со всей уверенностью, милорд. – Весельчак поскреб пятерней в голове. – Думаю, что да, поскольку назад мне его не вернули.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил Кит, совершенно упустив из виду, что благодарить своего тюремщика просто смешно. – Да, еще один вопрос.
– Слушаю вас, герцог.
Этот вопрос показался Киту тяжелейшей мукой.
– А что, моя кузина, мистрис Дини Бейли, тоже здесь? – Он старался говорить небрежно, хотя внутри все переворачивалось. Кроме того, он боялся, что на этот вопрос его тюремщик отвечать не имеет права.
– Нет! Неужели вы думаете, что мы посадим в подземелье даму? Вы, милорд, об этом даже не думайте…
Добрый малый направился к двери, что-то бормоча под нос.
Это был ответ, о котором Кит мог только мечтать. Парень выглядел не настолько хорошим актером, чтобы так талантливо сыграть возмущение…
Не обращая внимания на еду, которая быстро остывала, Кит улегся на подстилку и, сцепив на затылке руки, погрузился в мечты, главным действующим лицом которых являлась, конечно же, Дини.
Ей удалось избежать выступления за обедом, сославшись на головную боль, что, увы, было чистой правдой.
Перемены блюд сопровождались строжайшим ритуалом, который до смешного напоминал религиозный обряд. Слуги, начиная от смотрителя королевских салфеток и кончая подносчиком зубочисток, двигались как заведенные в весьма сложном и понятном им одним танце.
Король никогда не благодарил эту армию молчаливых теней, хотя их единственной задачей было предугадывать и исполнять желания своего властелина. Впрочем, в этом была своя логика, поскольку, раз начав благодарить, он вместо еды только и делал бы, что говорил «спасибо».
То, что сидящих за столом было на сей раз мало, тоже имело свои преимущества: каждое новое блюдо гостям подавали мгновенно. Король ел много и жадно, не обращая внимания на кусочки пищи, летевшие у него изо рта. Его величество отведал каждое блюдо из весьма обширного меню.
Трапеза завершилась, и дамы – Дини и Кэтрин – были отпущены из-за стола. Судя по всему, Кэтрин не хотелось уходить. Она бросала в сторону его величества пламенные взгляды из-под длинных ресниц. Подумав секунду, король предложил мистрис Говард остаться.
Не дожидаясь аналогичного приглашения, Дини поспешно выскользнула из пиршественного зала. Поскольку король совершенно официально подал женщинам знак удалиться, Дини притворилась, что не замечает хитрых маневров Кэтрин. Уже перед тем как окончательно покинуть зал, она заметила, что на лице Норфолка расплылась довольная улыбка.
Бродить по дворцу в одиночестве было истинным облегчением. По крайней мере не надо было притворно восхищаться изобилием королевского стола и пышностью двора его величества. Наконец-то можно было перестать улыбаться. От неискренних улыбок, расточаемых в адрес Генриха, у Дини болели губы и щеки. Впрочем, король вовсе не был мерзавцем: он просто не понимал, что весь мир жил своей собственной жизнью и вовсе не нуждался в его опеке.
Коридоры и переходы ричмондского дворца поражали не только своей пустотой, но и простотой обстановки. Это был, что называется, старый замок, построенный несколько десятилетий назад, прежде чем распространился новый архитектурный стиль, позволявший создавать залы куда большего объема, где никогда не было душно.
Как ни странно, временами дворец в Ричмонде нравился Дини больше помпезного строения в Хемптон-Корте. Ричмонд мог бы служить домом для семьи, тогда как Хемптон-Корт был обречен на статус дворца.
Девушка переходила из зала в зал с мыслью, в большей степени свойственной людям двадцатого столетия, – она хотела уединиться и подумать. А думать приходилось очень напряженно – ведь она должна была пробиться к Киту, увидеть его. Она была просто обязана его освободить. Не могло быть и речи о возвращении в свою эпоху одной, без него…
Перед ее глазами метнулась какая-то тень, и Дини успела разглядеть, что это не тень, конечно, а человек, одетый в зеленый бархатный костюм. Что-то знакомое…
Ей сразу же вспомнился Хемптон-Корт, ее одинокая прогулка по коридорам в поисках кухни и малоприятное знакомство с Сурреем. Впрочем, она тут же отбросила эту мысль, ведь Суррей остался в Хемптон-Корте. В Ричмонде был только один человек, которого следовало опасаться, – герцог Норфолк. А Норфолк, судя по всему, предпочитал проводить время со своим сюзереном и Кэтрин Говард.
Дини вошла в зал, где ей померещился призрак в зеленом бархате. Она почти уверила себя, что это женщина. Комната оказалась пустой, в ней стояло всего несколько стульев. На том, что находился у окна, были разложены какие-то бумаги.
– Здесь есть кто-нибудь?
Поначалу девушке никто не отвечал, но стоило ей повернуться, чтобы уйти, как из-за массивного стоявшего у стены буфета выступила крошечная человеческая фигурка.
Дини было решила, что перед ней карлица, поскольку эта особа была одета в придворный наряд, но только очень маленького размера. Однако присмотревшись, Дини поняла, что перед ней ребенок, девочка. Как и у придворных дам, на голове девочки красовался четырехугольный головной убор, именовавшийся «французская крыша». Кроме того, она носила очень туго зашнурованный корсаж – словом, все, что полагается.
В строгом соответствии с этикетом малышка присела в придворном поклоне.
– Привет, крошка, – сказала Дини, заговорив с ней голосом, который принят у взрослых в обращении с незнакомым ребенком.
Девочка подняла глаза, и тут Дини поняла, кто перед ней. Несомненно, это рыжеволосое темноглазое существо являлось принцессой Елизаветой и никем иным.
Несмотря на юный возраст, взгляд Елизаветы был суров и сосредоточен. Кроме того, она явно была встревожена.
– Тебя зовут Кэтрин Говард? – вдруг спросила Елизавета, в ее голосе зазвучали властные нотки, столь мало соответствовавшие ее юному возрасту.
– Боюсь, что нет, – улыбнулась Дини, – мое полное имя Вилма Дин Бейли, но ты можешь называть меня просто Дини. Так меня зовут друзья.
– Я слышала, что ты поешь, – сказала Елизавета, и ее лицо прояснилось.
– Неужели? Мне кажется, я тебя раньше не видела. На лице девочки появилась улыбка – чуточку нервозная, как она сама.
– Я пряталась, – прошептала она, но потом ее голос окреп: – Ведь ты никому не скажешь, правда?
– Ну конечно. – Дини строго сдвинула брови. – В жизни не ябедничала.
– Чего ты не делала?
– Я хочу сказать, что буду нема как рыба. Обещаю. Было ясно, что это заверение совершенно успокоило принцессу. Девочка посмотрела на Дини: ее взгляд, умный и понятный, в этот момент очень напоминал взгляд ее отца, короля Генриха.
– Отчего вы так печальны?
Дини решила было возразить, но принцесса продолжала:
– Все ваши песни печальны. Мне лично позволяют петь только религиозные гимны на латинском языке или веселые охотничьи песенки. Но в ваших песнях, хотя они и светские, нет ни капли веселья. Почему?
– Ну, я не знаю ни одного религиозного гимна, равно как и охотничьих песенок. Но в главном ты права – я действительно опечалена.
– Но почему?
Дини кашлянула, чтобы скрыть замешательство.
– Видишь ли, я очень тоскую по одному человеку. Девочка важно кивнула:
– Я догадывалась, что дело именно в этом. В этом мы с тобой схожи. – Потом Елизавета вдруг переменила тему, как это бывает с детьми. Она ткнула на разбросанные на стуле бумажки и сказала: – А я кое-что сегодня нарисовала.
– Правда? Можно посмотреть? Девочка прищурилась:
– Я знаю, почему тебя интересуют мои рисунки – потому, что я принцесса! Разве не так? – Это звучало в устах ребенка как утверждение, но внимательный собеседник легко бы догадался, что Елизавете больше всего на свете хочется, чтобы ей возразили.
– Что ж, – отозвалась Дини, – возможно, в твоих словах есть доля правды, но только доля. Уж лучше я буду заниматься с тобой рисованием, чем зевать со скуки вместе со всеми. Здесь, во дворце, все такие зануды…
От удивления Елизавета раскрыла рот, но тут же опомнилась и прикрыла его ладошкой. После чего она залилась самым настоящим детским смехом. В первый раз с момента их встречи поведение принцессы стало естественным и непринужденным. Она подошла к окну и подняла рисунки, лежавшие на стуле.
Присмотревшись к принцессе, Дини обнаружила, что платьице из зеленого бархата маловато Елизавете. Рукава явно коротки и довольно грубо надставлены кусками ткани, приблизительно подходившей по цвету к платью; пришито все было синими нитками. Но если девочка выросла из платья, то головной убор, наоборот, оказался на пару размеров больше, чем надо, и постоянно сползал. Елизавета привычным жестом поправила его.
«Ну и ну, – возмутилась про себя Дини, – отец, который тратит состояния на свои расшитые золотом и драгоценностями камзолы, боится пожертвовать горстку золотых на приличное платье для дочери!»
Потом Дини занялась рисунками.
– Давай-ка поднесем их поближе к свече, чтобы как следует во всем разобраться, – проговорила она, взяв в руку первый лист из пачки.
Разумеется, Дини не знала, чего ожидать от работ принцессы. Скорее всего они мало отличаются от рисунков других детей, подумала девушка, настраиваясь лицемерно восхвалять неуклюжие изображения собачек и куколок. Но не тут-то было. Ее глазам предстали почти профессионально исполненные пейзажи.
– Не может быть, – ошеломленно произнесла Дини, принимаясь рассматривать одну картинку за другой. Но это было! Удивительный альбом графики с изображениями полян, двориков, замков, рощ, перелесков… Каждая деталь пейзажа, тщательно проработанная, указывала на несомненный талант рисовальщика. На одном рисунке запечатлен кролик, который весьма живописно выглядывал из-за поваленной ели. И шкурка, и усики казались настолько реальными, что зверька невольно хотелось потрогать.
– И все это ты сама? – спросила Дини. На секунду ей показалось, что она так и не закрыла распахнутый от изумления рот. – Но это великолепно – лучшие рисунки, которые я в жизни видела!
Елизавета радостно захлопала в ладоши и утвердительно кивнула. Она даже порозовела от похвалы, потому что тут же поняла своим чутким сердцем, что хвалили ее от всей души.
– Да, да, это мои работы. Я сделала их, когда сидела в этой комнате долгими-предолгими днями, потому что мне не разрешали выходить. Это всего-навсего виды из окна. А кролик показался только раз, поэтому пришлось рисовать его по памяти. Я никак не могла изобразить влажный блеск его носика, а потом получилось!
– Принцесса Елизавета, заверяю тебя, что ты прирожденный художник, – торжественно сообщила Дини. Потом она перевела взгляд на девочку, которая все еще рассматривала свои рисунки. – Да, но что значат твои слова? Неужели тебя не выпускали гулять, даже когда была хорошая погода?
Девочка насторожилась. Казалось, она взвешивала возможные последствия своего ответа. Потом она посмотрела на Дини и, решив, что уже нет смысла опасаться, ответила с обезоруживающей искренностью:
– Да. Мой отец, король Генрих, приехал в Ричмонд неожиданно. Поскольку он никогда не выражал желания меня видеть, я была заперта в этой комнате в отдаленном крыле замка, чтобы он случайно на меня не наткнулся.
– Это мерзко, – ляпнула Дини не подумав. Сначала принцесса пришла от ее слов в ужас, судя по всему, именно так ее учили реагировать на всякого рода ругательства. Но потом Елизавета захихикала, зажимая ладошками рот.
– Ты права, мистрис, – прошептала она. – Думаю, это и в самом деле мерзко.
В дверях появилась толстая дама в черном платье.
– Леди Елизавета, – проговорила она, одарив Дини неприязненным взглядом, – вам давно пора помолиться и лечь спать.
– Благодарю вас, леди Брайан, – мрачно сказала девочка. – Я сию минуту буду.
Женщина ушла, а Дини, пододвинувшись, спросила Елизавету:
– Отчего она не называет тебя «принцесса»?
– Считается, что я потеряла права наследования. – Девочка принялась собирать свои рисунки. – Отец приказал обезглавить мою мать. Потом он женился на королеве Джейн, – тут девочка перекрестилась, – которая сделала все, что было в ее силах, чтобы примирить нас с отцом. Но она, увы, умерла.
– Скажи, а ты помнишь свою мать? Елизавета просияла:
– Помню! Она была такая красивая и носила распущенные по плечам волосы, совсем как ты. Я помню, как мы играли и бегали друг за другом в саду…
Дини протянула руку и коснулась нежной щечки девочки. Сначала Елизавета сжалась – ведь она не привыкла к ласке, но морщинки, набежавшие на ее лобик, тотчас же разгладились.
– Я правда помню маму! – сказала она с чувством.
– Твоя мама гордилась бы тобой, будь она жива.
– Ты в этом уверена?
– Я точно знаю.
Девочка посмотрела на Дини во все глаза. Затем, улыбнувшись, поклонилась, собираясь уходить.
– Подожди минуточку, Елизавета, – попросила Дини.
Та остановилась и посмотрела на свою новую знакомую с неподдельным интересом.
– Можно мне взять несколько твоих рисунков?
Принцесса заколебалась, но потом пожала плечами и протянула Дини всю пачку:
– Они ваши, мистрис Дини. Спасибо за похвалу.
Затем, повернувшись на каблуках, маленькая принцесса величественно вышла из комнаты. Впрочем, оказавшись у самых дверей, она повернулась и помахала на прощание рукой. Этот жест такой по-детски непосредственный, болезненно уколол Дини в сердце.
Она, наоборот, не торопилась уходить и еще некоторое время просидела в комнате, перебирая рисунки принцессы. Она думала о ней, ну и конечно же – о Ките.