Король по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, он даже не смотрел в ее сторону, а сосредоточил все свое внимание на корневище какого-то растения, которое пробило изумрудный травяной ковер рядом с его больной ногой. Сначала он просто-напросто попытался вырвать корень из земли, а когда это не получилось, стал своими наманикюренными пальцами сковыривать с него засохшую грязь, а потом перетирал ее в пыль.
Дини была уже готова сдаться, когда Генрих вдруг заговорил:
– Мне нравится охотиться.
– Охотиться? – переспросила Дини, и ее глаза загорелись. – На кого же вам нравится охотиться?
Король не торопился с ответом, хотя и оставил торчащий из земли корень в покое.
– Люблю завалить вепря, – наконец сказал он. – Чем больше и опаснее зверь, с которым ты вступаешь в единоборство, тем больше славы победителю. Ваш кузен, кстати, отличный охотник.
– Кит?
– Он самый. – Король улыбнулся и посмотрел на Дини без прежней враждебности. – Он напоминает мне о днях моей собственной молодости. Когда я смотрю на него во время охоты, то невольно спрашиваю себя: кто же более смел и необуздан – дикий зверь или Гамильтон? – Тут Генрих рассмеялся. – Обычно я прихожу к выводу, что дикий зверь уступает Гамильтону по всем статьям.
Дини с трудом представляла себе Кита в качестве истребителя беззащитных животных: она ведь воспринимала его как мягкого, заботливого, интеллигентного человека. Но конечно, ему приходилось как придворному и рыцарю принимать участие в жестоких забавах – охотиться, фехтовать, биться на копьях. Вполне возможно, он даже участвовал в войнах, которые вел Генрих VIII. Впрочем, ей было точно так же трудно представить Кита в роли летчика-истребителя.
И тогда она поняла: Киту непременно надо уходить с ней – он не сможет выжить в этом жестоком мире. Ее появление разрушило хрупкую стену равнодушия, которую он возводил целых десять лет, и теперь он беззащитен. Он стал задумываться, и она уже была тому свидетельницей. Он рефлексировал, вместо того чтобы сразу выхватить меч. Другими словами, она убила в нем зверя, которого Кит искусственно в себе культивировал, чтобы приноровиться к нравам средневековья.
Тем временем король продолжал свое повествование, хотя Дини потребовалось известное усилие, чтобы сосредоточиться.
– …где бы он ни был. Норфолк утверждает, что поиски идут. Не беспокойтесь, мы найдем вашего кузена. С Божьей помощью, он окажется в добром здравии, когда это случится.
– Погодите, ваше величество. Вы хотите сказать, что не знаете, где Кит?
– Разве я не подтвердил это только что? – Король снова занялся корнем. – Ах, женщины, женщины. Все вы одинаковы.
Некоторое время Дини раздумывала над тем, что узнала. Итак, виновником исчезновения Кита был не король. Интересно, хорошо это или плохо? С другой стороны, Кит по-прежнему отсутствовал, а ведь он не стал бы скрываться, будь его воля.
Дини перевела дух. Пока что расследование ни к чему не привело, хотя кое-что о Ките она выяснила.
– Итак, ваше величество, вы остановились на том, что все женщины одинаковы, – застенчиво потупив глазки, проворковала она.
Король отвлекся от корня, который под его мощными пальцами превратился в мочалку, и без всякого воодушевления спросил:
– И что же?
– А то, ваше величество, что есть женщина, преданная вам и готовая выполнить любое ваше желание. – При этом она понизила голос, так что король был вынужден пододвинуться к ней поближе.
– Это правда? – Настроение его величества явно стало улучшаться.
– Да. Она мягкая и добрая и целиком полагается на милость своего государя. Она проводит дни в ожидании, когда он позовет ее.
Король начал громко сопеть от возбуждения и даже чуточку присвистнул носом. Говорить ему было трудно, поэтому он только коротко спросил:
– Как же ее зовут?
– Ее имя, ваше величество, Анна Клевская. Король дернулся, словно его ударило током, и тут же начал подниматься с травы.
– Черт побери, – было единственное, что он мог сказать в этот момент. Потом, основательно утвердившись на ногах, он проворчал: – Воистину сегодня день разочарований. – А осмотревшись, добавил: – И чулки испачкались. – Казалось, он обвинял в этом и Дини, и траву, росшую на лужайке.
– Мне очень жаль, государь, если мои правдивые слова вас обеспокоили, но…
– Прекратите нести околесицу, мистрис! У меня голова уже гудит от ваших глупостей. Боже мой, да по сравнению с вами даже Кэтрин Говард выглядит разумной, словно Эразм Роттердамский.
Дини встала с травы без всякой помощи со стороны короля и принялась собирать разбросанные рисунки. Она изо всех сил кусала себе губы, поскольку ею начал овладевать один из несвоевременных приступов смеха. Девушка старалась не поднимать глаз и тщательно складывала рисунки, чтобы хоть чем-нибудь отвлечь себя. Могущественный король Англии, негодовавший по поводу пары испорченных чулок, представлял собою смешное и даже гротескное зрелище.
– Ну, – произнес Генрих, утвердив руки на бедрах и возвышаясь над ней наподобие гигантского дерева, – желаете еще что-то сказать, мистрис?
Дини, прикусив губу, молча помотала головой. Более всего на свете ей хотелось, чтобы он ушел до того, как она начнет хохотать.
– Вы дрожите, мистрис Дини. Вы боитесь своего могучего короля?
«Боже, – молила про себя Дини. – Уйди, пожалуйста, ну что тебе стоит? Уйди, чтобы я не видела этих дурацких мешковатых чулок, испачканных травой. А то…»
– Взгляните на меня, мистрис, – между тем приказал король.
Она подняла глаза, и их взгляды встретились. И тут Дини начала хихикать. Она успела заметить на лице короля выражение несказанного изумления, прежде чем на глазах выступили слезы. Рисунки выпали из ее рук и полетели во все стороны, но Дини все равно не могла остановиться.
Затем произошло нечто еще более удивительное.
Начал смеяться король.
Сначала он просто смотрел на Дини, словно на существо, сраженное загадочным заболеванием, в абсолютной прострации наблюдая, как из ее рук выпорхнули и разлетелись по двору листы с рисунками, отчего мистрис только пуще залилась смехом.
И тут вдруг Генрих вспомнил, как однажды в церкви – он был еще ребенком, – старик архиепископ, читавший Писание в присутствии королевской семьи, неожиданно рыгнул. И тогда он, Генрих, единственный из всех засмеялся. Мать стала на него ругаться, отчего смех будущего короля только усилился. Стоило ему засмеяться теперь за компанию с мистрис Дини, как с плеч словно свалилась огромная тяжесть государственной власти и все заботы, связанные с управлением страной. Он стал просто человеком, который в разгар прекрасного весеннего дня смеется от души вместе с хорошенькой женщиной.
Его охватило чувство удивительной легкости.
Во дворце распахнулись окна, и слуги, до крайности удивленные увиденным, во все глаза уставились на государя, хохотавшего подобно беззаботному школяру в сопровождении вторившей ему мистрис Дини. Оправившись от шока, слуги тоже заулыбались.
Наконец смех затих. Король с Дини почти одновременно достали платочки и принялись утирать разгоряченные лица.
– Прошу извинить меня, – выпалила Дини, – не знаю отчего, но иногда на меня находит.
Король, отдуваясь, приводил себя в порядок.
– Да, у нас есть с вами кое-что общее, – произнес он и наклонился, чтобы собрать рассыпанные рисунки. Мельком взглянул на верхний, и улыбка, сохранившаяся на его лице после взрыва очищающего смеха, исчезла. – Мистрис Дини, вы продолжаете меня удивлять. Вы не только разбираетесь в музыке, но и обладаете рукой истинного художника. – Король принялся просматривать работы, время от времени кивая головой в знак одобрения.
– Что вы, ваше величество, – осторожно добавила Дини, – это не я рисовала.
– Не вы? – удивился Генрих, продолжая листать импровизированный альбом. – Тогда кто же?
– Ваша дочь. Генрих прищурился:
– Мария? Вряд ли. Она не отличит пейзаж от стула. Мне приходилось видеть ее грубые каракули.
– Эти пейзажи, – с трудом проговорила Дини, – нарисовала Елизавета, пока сидела взаперти в комнате наверху.