Да! У нас снова есть сковородка. И не только она. Потому что у нас есть еще и очень хорошая, полезная и сообразительная свинья. Которая где-то нашла, украла или отняла тюки со скарбом. Не нашим, но это мало кого волнует.
Вслух я такой похвалы никогда не скажу, потому что нефиг морду, в смысле, рыло баловать. Но про себя признаю: Хрюша так быстро нас нашел, так правильно подкрался и так умно притащил пожитки в мешке — да он свино-химеровый гений, не меньше. В его добыче нашлась даже одежда, ее сова теперь стирала, чтобы я потом смог надеть чистое.
— А если ты не Имран, то как ты вообще оживила… или подняла, не знаю, такую штуку?
— А почему нет? — пожала плечами она, выжимая рубашку, которую только что прополоскала в ручье. Я в очередной раз отметил, как ловко двигаются ее руки. Святая из ордена никогда в жизни ничьих рубашек и подштанников не стирала, ни своих, ни чужих. А вот Элле явно приходилось этим заниматься. Хотя она и рассказала мне про чудный магический прибор «стиралка-автомат», когда я отметил ее мастерство. А потом посмеялась и добавила про дачу, лагерь и поход, в который артефакты не берут. И про то, что одни трусы и пару носков в раковине руками постирать легче и быстрее, чем закладывать в стиралку сразу кучу белья…
— Ну да, всего лишь нарушились фундаментальные законы магии. Ты просто о них не знала, вот они и не сработали. Эх… хотя, в принципе, чего это я. Фундаментальными их считала только церковь. Мол, святая светлая магия никогда не смешается с отвратительной темной, и в худшем случае они просто взаимоуничтожаются, а в лучшем — свет победит. С другой стороны, попытки создать многофункциональное лечебное зелье действительно заканчивались чем-то подобным. Так что на остальных заклинаниях никто толком не проверял. Тем более на поднятии нежити.
Имран повернула в мою сторону голову, ее лицо, свободное от повязки, показалось мне особенно красивым, несмотря на шрамы. Она явно воспринимала мои слова как какую-то музыку, не особо даже вслушиваясь в смысл. Это слегка раздражало — для кого я тут распинаюсь? И смущало одновременно: как вообще мой охрипший от криков, грубый и скрипящий клекот может на кого-то действовать подобным образом?
Да и… еще никогда в жизни никому не было приятно слышать мой голос просто так. Чтобы я болтал любую чушь, лишь бы не молчал и просто был.
Это очень странно и вместе с этим ужасно приятно. Не знаю, в общем, как на такое реагировать. Даже, наверное, страшно немного от такого абсолютного принятия. Или от искренности. Она совсем не боится показать мне свою слабость и зависимость? Почему? И что мне теперь со всем этим делать? Я не умею и не понимаю, как воспринимать и вести себя с человеком, который мне настолько доверяет.
Продолжать поливать сарказмом? Ну, я, конечно, жестокая темная сволочь. Но сволочи в моем лице тоже бывает совестно.
Хотя по-другому я ведь просто не умею!
Меняться? В тот розовый неудобоваримый сироп из бардовских песен, любовных романов и прочих искажателей бабской действительности? Тут тогда я сам с ума сойду, да и если бы блаженной сове нравился такой типаж, то она б уже в объятиях Паоло плакала о своей нелегкой судьбе.
— Ты чего гудишь, как холодильник под напряжением? — Имран, то есть Элле, закончила с бельем и села рядом со мной на плащ, осторожно начала приподнимать бинты на спине, проверяя, как впиталась мазь.
— Ты ведь встречалась с Паоло в храме? Со своим… братом? Как он тебе? — решил я пойти самым легким путем и просто спросить. Заодно последить за мимикой и реакцией совы. А про холодильник потом выясню. Тоже, наверное, артефакт из другого мира.
— Конечно, встречалась, он же меня туда и приволок. Хороший человек, но ты бы знал… как он меня бесил всю дорогу.
— Бесил? Тебя? Паоло? — недоуменно дернул я бровями, вспоминая, как святая раньше липла к брату банным листом. Или он к ней? Там было не особо понятно, но казалось, общество друг друга они просто обожали. Целомудренно так обожали, все время хотелось помоями плеснуть в их светящиеся рожи. Или, злобно хихикая, подлить парочке в святую воду афродизиака, потому что ну просто невозможно же так тупить!
Хорошо, что не подлил, теперь эта сова — моя, всякие святые братья со своими высокими чувствами пусть между собой сношаются. Хоть и было бы только ее тело, а не душа, но все равно! Мое!
— Это кошмар какой-то, — доверительно поделилась сова, закончив проверять мою спину и приступая к заднице. — Он ни на минуту не отлипал и все время что-то говорил. Я думала, голова лопнет. Нес какую-то высокопарную чушь, читал жития непонятных чудных людей, которых неизвестно зачем и почему объявили святыми. Он все время создавал шум и очень мешал сосредоточиться. Сориентироваться. И я боялась при нем пользоваться нитями. Но это мелочи все, главное — он приказал тебя убить. — Тут совиная ладонь, скользящая по моей пояснице, сжалась в кулак. — Я очень жалела, что не могу его ударить.