Рот у меня открылся от возмущения. От изумления.
– Откуда ты… Что ты сейчас сказал?
– Ведь поэтому ты одна отправилась в парк Бриндель, так? Чтобы найти убийцу раньше других? – Михал по-прежнему не смотрел на меня, сжимая одеяло, закрывавшее окно. – Зачем пробираться по опасным улицам, кишащим вампирами, чтобы отправить письмо? Не для того ли, чтобы доблестно спасти друзей? Иначе стали бы они тебя оплакивать тогда?
– Разумеется, они стали…
– Уверена?
Михал повернулся ко мне так быстро, что одеяло всколыхнулось. Взгляд его черных глаз сверлил меня.
– Ты уже доказала, что добра к другим? Что самоотверженна? Возможно, в следующий раз тебе стоит засунуть голову в пасть голодному оборотню. У бедняги разболелся зуб, а как еще доказать всем, что ты отважная и умелая?
Я отшатнулась:
– Я вовсе не…
– И если он укусит тебя – а в глубине души ты знаешь, что именно так и будет, – что ж, ты хотя бы попыталась помочь нуждающемуся. – С каждым словом голос его звучал все громче и злее, и он надвигался на меня подобно буре. – Возможно, твои друзья вспомнят об этом на твоих похоронах. Может, даже заплачут и подумают, что они зря недооценивали тебя. Ведь ты этого хочешь, так? Их одобрения?
Я открыла рот, чтобы возразить в ответ на его нелепое утверждение, но Михал снова перебил меня.
– Или, возможно, на самом деле ты так отчаянно ищешь свое собственное одобрение. Возможно, это ты видишь себя лишь прелестной куколкой, а не другие.
– Прекрати!
Я вжалась ногами в сундук; руки заскользили по дереву, липкие и холодные, и ненависть ядовитой змеей скрутилась в животе. Никогда прежде я не чувствовала себя так: словно внутри меня проснулось злобное существо, и, если я не нападу, если не ударю, не укушу, не раню, его яд убьет меня.
– Не смей так со мной обращаться! – воскликнула я. – Все обращаются со мной так, словно я маленькая и глупая. Но я не такая! Если встанет выбор между моей жизнью и жизнью друга, я всегда выберу друга. Всегда! Но тебе этого не понять, правда? У тебя никогда не было друзей, потому что ты холодный, жестокий и властный, и тебя никто не заботит, кроме себя самого. И смотри, куда тебя это завело? Твое правление под угрозой, родная сестра погибла, а убил ее, вероятно, твой кузен.
Михал остановился всего в паре дюймов от меня, прижав меня к сундуку:
– Мой кузен?
– Да, твой кузен! – язвительно бросила я, наслаждаясь тем, что знаю о его семье больше, чем он сам, – я, глупышка Селия, куколка, мученица, чья величайшая мечта – камни и горячая решетка. – Дмитрий пытался отобрать у Бабетты гримуар после того, как Одисса увела тебя на чердак. Откуда-то он знал Бабетту. Он связан со всем этим, проворачивал дела прямо под твоим заносчивым носом. Но ты был слишком занят вырыванием сердец у других.
– Говорит та, чья сестра подарила серебряный крест Бабетте, – прорычал он.
– В последний раз говорю, моя сестра не…
– Хватит, Селия! Этот крест принадлежал твоей сестре…
– У нас нет никаких подтверждений этому…
– …и каким-то образом оказался в руках Бабетты, ведьмы крови, которая разыграла собственную смерть, призналась, что убила мою сестру и попыталась похитить тебя для некоего Некроманта, которому нужна твоя кровь, чтобы воскрешать мертвых. – Его руки дернулись, как будто он сдержался, чтобы не встряхнуть меня. – «ФТ». Филиппа Трамбле. Крест неспроста взывает к тебе, и, поскольку мы вряд ли теперь найдем Бабетту, нашей новой подозреваемой стала твоя сестра.
Изо всех сил я оттолкнула Михала, но он не сдвинулся с места. Он был тверд как скала, не двигался, даже не дрогнул, а я толкала его снова и снова, едва не крича от отчаяния.
– Моя сестра мертва!
Когда я выхватила из складок платья нож, вампир схватил меня за запястье.
– Бабетта тоже была мертва.
– Тело Пиппы не пропадало из морга, Михал.
Я попыталась вырваться из его хватки, но он не отпускал меня. Чувствуя беспомощность, я горько заплакала, но не стала вытирать слезы.
«Пускай полюбуется», – зло подумала я.
Пускай он увидит, какая я дура. Как же глупо гоняться за вампирами, призраками и магией, когда я просто Селия!
– Мы похоронили ее. Я похоронила ее. И лежала рядом с ее трупом две недели. Или ты уже забыл, почему я боюсь темноты? Почему я боюсь вообще всего?