– Селия…
Я отвернулась, не в силах смотреть на него. Послание в кресте, казалось, прожигало дыру в лифе моего платья. Я едва сдержалась, чтобы не заскрипеть зубами, как Звездные Слезинки, ведь я не хотела, чтобы моя сестра оказалась замешанной во всем этом. Я куда больше подозревала Дмитрия, чем свою сестру, но, если Филиппа все же знала Бабетту – и это под большим вопросом, – знала ли она Дмитрия? А вдруг он и был ее таинственным возлюбленным? Но хотела ли я об этом знать?
– Прекрати, Дмитрий, – устало произнесла я, когда он открыл рот. – Оставь меня в покое.
«Прекрати, Селия. Оставь уже все в покое».
Ничуть не смутившись, он снова возник передо мной и вынул из кармана полотняный мешочек.
– Я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, но когда ты в последний раз ела? Я решил захватить хлеба в городе…
Повинуясь порыву, я выбила мешочек у него из рук, и тот упал на грязную улицу. Извиняться я не стала.
– Что еще ты решил захватить?
Дмитрий заморгал:
– Я не понимаю, о чем ты…
– У вас кровь на воротнике, месье Петров.
Лицо Дмитрия на секунду застыло, но в следующую секунду он снова ослепительно заулыбался. Он вынул из плаща золотистую грушу и помахал ею у меня перед носом.
– Не нужно так, дорогая. Что бы тебе ни послышалось в «Бездне», я не убийца… Не тот самый убийца… А ты наверняка проголодалась. Какой смысл морить себя голодом?
– Хватит, кузен, – тихо произнес Михал и, растворившись во мраке переулка, наблюдал за доками. Казалось, он родился тенью, а не человеком. – Сейчас не время и не место.
– Но она думает…
– Я знаю, что она думает, и поверь мне… – Михал бросил на Дмитрия изучающий взгляд. – Когда мы вернемся на Реквием, нас ждет долгий, обстоятельный разговор. Я не считаю, что ты убил Милу, но желаю услышать о твоих отношениях с Бабеттой Труссе и о заклинаниях в ее гримуаре. Особенно о том, на котором было написано: «Жажда крови». – Он сделал зловещую паузу. – Полагаю, ты знаешь о нем.
Дмитрий молчал с возмущенным видом.
«Я не считаю, что ты убил Милу…»
Я поспешно отвернулась, проклиная про себя Михала за его внезапную и такую удобную уравновешенность. Если он не подозревал Дмитрия, значит, подозревал кого-то другого, и, если бы крест Филиппы и правда горел, он бы уже начал дымиться.
Словно бы небрежно заправив медальон за ворот платья, я снова начала расхаживать из стороны в сторону. Мысли у меня разбегались. Сейчас было не время и не место размышлять о Дмитрии, да даже о Филиппе, а… мои лучшие сапоги безнадежно испорчены. После нашего приключения в Амандине на них остались пятна крови, которые вряд ли уже можно оттереть. Нужно было протереть их белым уксусом, отполировать кожу до блеска. Та пожилая пара хранила в кладовой мыло и уксус. Если бы я взяла их, они бы даже не заметили. Я начала расхаживать еще быстрее, волнение захлестнуло меня. Они бы ничего не узнали, даже если бы я подожгла свою обувь, сбросила это окровавленное платье и голой побежала в Ля-Форе-де-Ю, чтобы меня больше никогда не виде…
– Селия. – Михал обернулся и посмотрел на меня с сухой усмешкой. Из доков донеслись крики. – У тебя сердце учащенно бьется.
Я поднесла руку к горящей груди:
– Правда? Понятия не имею почему.
– Правда?
– Правда.
Вздохнув, он подошел ко мне. Как всегда, он сцепил бледные руки за спиной, и этот жест отчего-то успокоил меня, хоть Михал и смотрел на меня свысока.
– Сегодня ты сбежала от нежити.
Я приосанилась:
– Да, сбежала.
– Ты перехитрила ведьму крови.
– Не без помощи. – подала голос Одисса, рассеянно рассматривая свой острый ноготь.
– И нежить, и ведьмы были куда умнее твоих так называемых братьев, – продолжил Михал, проигнорировав ее комментарий.
При упоминании об охотниках мне тут же захотелось посмотреть ему за спину на доки, но я сдержалась и сосредоточилась на его лице. В его глазах ярко сверкало нечто, похожее на гордость.
– Они не станут снова проверять гробы, Селия. Даже шассеры боятся смерти, пускай они в этом не признаются. Страшатся ее приближения. Когда начальник порта закончит проверку, мы незаметно проберемся к грузам, и мои моряки перенесут гробы на корабль. Мы вернемся на Реквием еще до рассвета.
Словно в ответ, начальник порта – смуглый коренастый мужчина с проницательным взглядом – постучал скрюченной рукой по последнему гробу и крикнул, что все хорошо. Его команда пошла проверять другой груз, а матросы с нашего корабля начали слоняться без дела по докам с пустыми глазами. Михал говорил, что эти гробы были вырезаны из редких хвойных деревьев, растущих в Ля-Форе-де-Ю. Было трудно вслушаться в тонкости его плана, когда за его спиной – за переулком, моряками и гробами – доки кишели шассерами. Их синие мундиры пробуждали отголоски воспоминаний. Яркие, болезненные, навязчивые.