Я удивленно прищурилась:
– Прости?
– Расскажи о Козетте Монвуазен, – повторил он, и в его глазах промелькнула злоба, – и Бабетте Труссе. Ты хочешь знать, зачем я привез тебя на остров, почему хотел взять тебя с собой. Мне нужно знать о них. Почему Козетта не стала бы похищать тело Бабетты из морга, если уж на то пошло?
– Ты считаешь, что… Коко похитила тело Бабетты?.. – Я замолчала, не договорив. Меня вдруг осенило. – Ты и правда безумен. Коко никогда бы не стала мешать расследованию убийства и не стала бы сбегать с телом Бабетты…
– У ведьм крови особый погребальный обряд, верно? Некое вознесение.
– Да, они сжигают усопших и развеивают их прах в тайных рощах Ля-Форе-де-Ю, но повторяю: Коко не стала бы забирать тело Бабетты без дозволения!
– Они ведь верят, что душа ведьмы привязана к миру живых, пока не вознесется, так? Стала бы Коко подвергать душу Бабетты таким мукам, пускай и не навсегда? Ты сама говорила, что они были близкими.
Я вскинула подбородок:
– Кто угодно мог забрать тело Бабетты. Только потому, что ты по ошибке жаждешь отомстить Коко, не значит, что она виновна. Возможно, тело выкрал настоящий убийца. Ты об этом не подумал? Возможно, он вернулся, чтобы уничтожить следы, которые могли найти при вскрытии.
Михал развел руками и подался вперед.
– Просвети меня, пожалуйста: если не Коко, тогда кто?
Я воззрилась на него, открывая и закрывая рот, словно рыба. Разумеется, я не знала кто. И никто в королевстве не знал – даже он, – в этом-то и была вся суть.
– Я вижу два пути решения, Селия Трамбле.
Выпрямившись, Михал сцепил руки за спиной и с небрежным видом начал расхаживать у стола. Только вот в нем не было никакой небрежности. Никогда не было. Каждый его шаг был точен и зловещ. Он остановился передо мной.
– Я узнаю все либо о Козетте Монвуазен, либо о Бабетте Труссе. – Выражение его лица было обманчиво спокойным. – Возможно, твои друзья невиновны. А возможно, нет. Так или иначе, но я отомщу за смерть сестры, и мне жаль любого, кто встанет на пути моей мести. А теперь, – произнес он еще мягче, – какой путь мне выбрать?
Молчание.
«Дмитрия», – едва не выпалила я, но сдержалась. У меня не было никаких свидетельств, что это он убил Милу и других, а пока их не было, я не могла предать его дружбу. Михал пока терпел Дмитрия, но, если я скажу ему, что его кузен убил Милу, он мешкать не станет. Не дожидаясь никаких доказательств, он вырвет сердце Дмитрию.
Но я не могла предать и Коко.
Михал ждал от меня ответа.
– Зачем тебе я, чтобы узнать что-то о Бабетте?
От его упрямства на меня резко накатывали волны разочарования и отчаяния.
– Ты можешь принудить любую ведьму в ее ковене рассказать тебе все, что они знают. Не то чтобы это помогло – у нас больше шансов найти иголку в стоге сена, чем ее тело.
– Пускай твои бестолковые братья ищут ее тело. Оно мне неважно. Важнее узнать, почему убийца вернулся только за ее трупом.
– Они не бестолковые! – с жаром воскликнула я.
Михал пренебрежительно махнул рукой.
– Они ни на что не способны. Уже несколько месяцев ищут по всему городу нашего таинственного убийцу и не нашли ни одного подозреваемого. Ты же за неделю оказалась в самом сердце происходящего – узнала, как убить вампиров, прошла сквозь завесу, общалась с мертвыми. Ты много знаешь о ведьмах, русалках и – если не ошибаюсь – об оборотнях, и всех ты называешь своими друзьями.
Я не ожидала услышать подобное. Щеки у меня вспыхнули. Я растерянно на него посмотрела. От его похвалы по телу у меня пробежала волна жара. Однако я не была уверена, плыла ли я по ней или тонула. Никто прежде не делал мне таких комплиментов, только вот в устах Михала ничто не звучало как комплимент. Он говорил таким будничным тоном, словно мы обсуждали погоду.
– Но…
Я глупо поморгала, не зная, что сказать:
– Не думаю…
– Еще как думаешь, – оборвал он меня. – Ты умеешь думать и посему вдвойне ценнее любого шассера. Однако принуждать тебя я не буду. Если не захочешь присоединиться ко мне, я провожу тебя до твоей комнаты и лично прослежу, чтобы никто не беспокоил тебя до кануна Дня Всех Святых. – Он помолчал. – Ты этого хочешь?
Тишину нарушали лишь едва слышное тиканье часов и биение моего сердца. Оно билось предательски громко и грозило вырваться из груди.
«Ты этого хочешь?»
Никто меня раньше не спрашивал, чего я хочу, и я растерянно на него посмотрела. Еще пару часов назад я намеревалась его убить, а теперь? Простить его? Радоваться его похвале? Передо мной встал невозможный выбор, и я едва не заплакала от отчаяния.