Его глаза широко раскрываются, и, возможно, я просчиталась, потому что он не откидывается назад — он бросается вперед, и я не успеваю отпрыгнуть, как он оказывается на мне, завывая и ругаясь, и вырывает кинжал из моей руки. В слепой ярости он прижимает его к моему горлу.
— Ты маленькая сучка…
Жан-Люк хватает его за воротник и швыряет через тренировочный двор, его глаза черны, как небо над головой. Вокруг нас сверкают молнии.
— Как ты посмел напасть на одного из наших? Да еще и на Селию Трамбле? — Он не позволяет Фредерику ускользнуть, а бросается за ним и врезается в ближайшую мишень для стрельбы из лука. Несмотря на хмурый вид Фредерика, несмотря на его размеры, Жан-Люк грубо встряхивает его. — Ты хоть понимаешь, что она сделала для этого королевства? Ты хоть понимаешь, чем она пожертвовала? — Отбросив Фредерика, как мешок с картошкой, он обращается к остальным участникам тренировочного двора, направляя свой Балисарда в мою сторону. Я поспешно поднимаюсь на ноги. — Эта женщина уничтожила Моргану ле Блан — неужели ты больше не помнишь нашу старую Госпожу Ведьм? Неужели ты уже забыли о ее терроре в этом королевстве? Как она убивала мужчин, женщин и детей в своем безумном стремлении отомстить? — Он снова обращается к Фредерику, чьи губы кривятся, когда он с горечью вытирает грязь со своего плаща. — Ну? Ты забыл?
— Я не забыл, — рычит он.
Шассеры застыли во дворе. Они не смеют пошевелиться. Они не смеют дышать.
Возле оружейной комнаты все так же сгрудились посвященные, широко раскрыв глаза и насквозь промокнув. Их лица незнакомы. Новые. Я стою выше ради них — и ради себя тоже. Хотя унижение все еще пылает в моей груди, в ней также пробиваются нити гордости. Ведь в прошлом году мы с Лу уничтожили Моргану ле Блан, и мы сделали это вместе. Мы сделали это ради добра.
— Отлично. — Жан-Люк грубо убирает Балисарду в ножны, когда я подползаю к нему. Он не смотрит на меня. — Если я еще раз увижу нечто подобное, — обещает он, его голос стал ниже, едва различим, — я лично обращусь к Отцу Ашиль с просьбой о немедленном увольнении виновного из Шассеров. Мы выше этого.
Фредерик с отвращением сплевывает, а Жан-Люк берет меня за руку и ведет мимо посвященных в оружейную. Однако на этом он не останавливается. Он идет дальше, пока мы не доходим до чулана с метлами рядом с кухней, и с каждым шагом становится все более взволнованным. Когда он без единого слова заталкивает меня внутрь, у меня опускается желудок.
Из соображений приличия он оставляет дверь приоткрытой.
Затем он отпускает мою руку.
— Жан…
— Мы договорились, — резко говорит он, закрывая глаза и вытирая лицо. — Мы договорились, что ты не будешь тренироваться с остальными. Мы договорились больше не ставить себя в такое положение.
— В какое положение? — Гордость в моей груди замирает, превращаясь во что-то пепельное и мертвое, и я выжимаю воду из волос в жестоком, карающем движении. Однако я не могу унять дрожь в голосе. — Мое положение? Шассеры должны тренироваться, не так ли? Предпочтительно вместе?
Нахмурившись, он берет с полки полотенце и протягивает его мне.
— Если ты хочешь тренироваться, я буду тренировать тебя. Я уже говорил тебе об этом, Селия…
— Ты не можешь продолжать оказывать мне особое внимание! У тебя нет времени обучать меня, Жан, и, кроме того, Фредерик прав. Несправедливо ожидать от них всего, а от меня — ничего…
— Я не жду от тебя ничего… — Он резко замолкает, хмурясь все сильнее, пока я вытираю грязь с шеи, ключиц и горла. Его челюсть сжимается. — У тебя кровь.
— Что?
Он подходит ближе, обхватывает мою челюсть и наклоняет голову, чтобы осмотреть горло.
— Фредерик. Этот ублюдок ранил тебя. Клянусь Богом, я заставлю его год чистить конюшни…
— Капитан? — Посвященный просовывает голову в шкаф. — Отец Ашиль хочет поговорить с вами. Он говорит, что произошло критическое событие с… — Но он останавливается, увидев меня, пораженный тем, что мы остались вдвоем. При виде наших прикосновений. Жан-Люк вздыхает и отходит.
— Критическое событие чего? — огрызаюсь я.
Инициатор — на несколько лет младше меня, возможно, на четырнадцать — выпрямляется, словно я дала ему пощечину, его брови нахмуриваются в замешательстве. Он серьезно понижает голос.
— Тела, мадемуазель.
Мои глаза сужаются в недоумении, я смотрю между ним и Жаном.