— Правда? — В моем голосе не было ни лирического изящества Эванжелина, ни твердой решимости Филиппы. — Я так не думаю.
— Определенно нет, — подтвердил Пиппа со смертельной серьезностью, прежде чем снова повернуться к Эванжелина. — Мы хотели бы услышать это, пожалуйста.
Эванжелина вскинула бровь от ее властного тона.
— Правда?
— О, пожалуйста, расскажи нам, Эванжелина! — Совершенно забыв о себе, я вскочила на ноги и захлопала в ладоши. Пиппа — двенадцать лет против моих жалких шести — поспешно схватила мою ночную рубашку и потянула меня обратно к сиденью шкафа. Ее маленькие руки легли мне на плечи.
— Леди не кричат, Селия. Что бы сказал Pére3?
По моим щекам пробежал жар, и я сложила руки на коленях, тут же раскаиваясь.
— По-настоящему красив лишь тот, кто красиво поступает4.
— Вот именно. — Она вернула свое внимание к Эванжелина, губы которой подергивались, когда она боролась с улыбкой. — Пожалуйста, расскажи нам историю, Эванжелина. Мы обещаем не перебивать.
— Очень хорошо. — С практической легкостью Эванжелина скользила своими изящными пальчиками по иглам, вплетая шерсть в чудесный шарф лепестково-розового цвета. Мой любимый цвет. Шарф Пиппы — ярко-белый, как свежевыпавший снег, — уже лежал в корзине. — Хотя у тебя все еще есть краска на лице, дорогая. Будь лапочкой и умойся для меня, ладно? — Она подождала, пока Пиппа закончит оттирать щеки, и только потом продолжила. — Итак. Les Éternels. Они рождаются в земле — холодные, как кость, и такие же сильные — без сердца, души и разума. Только импульс. Только похоть. — Она произнесла это слово с неожиданным удовольствием. — Первая пришла в наше королевство из далеких земель, жила в тени, распространяя свою болезнь среди здешних людей. Заражая их своей магией.
Пиппа продолжил расчесывать мои волосы.
— Какой магией?
Я сморщила нос, наклонив голову.
— Что такое похоть?
Эванжелина сделала вид, что не слышит меня.
— Худший вид магии, дорогие. Абсолютно худший вид. — Ветер зашумел в окнах, ожидая продолжения истории, и Эванжелина сделала эффектную паузу, но в тот же момент Берди с воем перевернулась на спину, испортив весь эффект. Эванжелина бросила на гончую раздраженный взгляд. — Такие, которые требуют крови. Требуют смерти.
Мы с Пиппой обменялись тайными взглядами.
— Dames Rouges, — услышал я ее почти неразборчивый вздох у своего уха. — Алые Дамы.
Наш отец как-то рассказывал о них, самых странных и редких из оккультистов, которые наводнили Бельтерру. Он думал, что мы не слышали его разговора со смешным человеком в его кабинете, но мы услышали.
— Что ты шепчешь? — резко спросила Эванжелина, тыча иголками в нашу сторону. — Секреты — это очень грубо, знаешь ли.
Пиппа подняла подбородок. Она забыла, что дамы тоже не хмурятся.
— Ничего, Эванжелина.
— Да, — мгновенно отозвалась я. — Ничего, Эванжелина.
Ее взгляд сузился.
— Счастливчики, не так ли? Ну, я должна сказать вам, что Les Éternels любят таких везучих девочек, как вы. Они считают вас самыми милыми.
От ее слов у меня в груди заклокотало, а по шее побежали мурашки от прикосновения сестринской кисти. Я опустилась на край кресла, широко раскрыв глаза.
— Правда?
— Конечно, нет. — Пиппа уронила кисть на шкаф с большей силой, чем нужно. С самым строгим выражением лица она повернула мой подбородок к себе. — Не слушай ее, Селия. Она лжет—
— Конечно, нет, — решительно заявила Эванжелина. — Я скажу вам то же самое, что говорила мне моя мать: les Éternels бродят по улицам при свете луны, охотясь на слабых и соблазняя безнравственных. Вот почему мы всегда спим в сумерках, дорогие, и всегда читаем молитвы. — Когда она продолжила, ее лирический голос возвысился в такт, такой же знакомый, как детский стишок, который она напевала каждый вечер. Ее иголки щелк щелк щелкали в тишине комнаты, и даже ветер затих, чтобы послушать. — Всегда носите серебряный крест и всегда ходите парами. На шее — святая вода, под ногами — освященная земля. Если сомневаешься, зажги спичку и сожги их своим жаром.
Я села чуть прямее. Мои руки дрожали.
— Я всегда читаю молитвы, Эванжелина, но за ужином я выпила все молоко Филиппы, пока она не смотрела. Думаешь, от этого я стала слаще, чем она? А плохие люди захотят меня съесть?