Она молчала, подрагивая наложенной стрелой. Сколько можно удерживать тетиву? Освальд покачал головой, поняв — кого только что выручил из беды. Охотник развернулся.
— Стой.
Вот этот ответ Освальд ждал, вновь достав топор из петли на поясе.
Он освободил ее быстро, стараясь не притрагиваться к вьюнку, успев заметить, как женщина отводила его концами лука, стараясь не дать прикоснуться даже к одежде. Охотник успел разглядеть, как красно-черный крап листьев поблескивает от почти незаметно-прозрачной жидкости. Квист любил убивать разными способами, тут Чихъ не врал вообще.
Срубив крепкую ветку, подложил ее под упавшую, прижавшую женщину к земле и не раздавившую только из-за бедных кустов, не сломанных до конца и кое-как не давших раздавить ее немалым весом, сломав кости от колена и почти до ребер. Стрелок, чуть почувствовав свободу, откатилась в сторону, ворча и по-кошачьи шипя под маской. И встала.
Она оказалась не ниже его ростом, сильная и гибкая, похожая на свой собственный лук, совершенно не кажущийся изящной драгоценностью, порой встречаемой среди паноплий в замках. Хозяева тех композиций из оружия очень любили показывать изукрашенные узорами и финифтью луки странноватых форм. Как же, иметь такую редкость, как лук настоящего альва, как же…
У нее он оказался совсем другим, если и отличающимся от обычных, то не сильно. Чуть другие накладки из кости, чуть странноватая оплетка на кончиках плеч, ну и немного инструктации, кажущейся просто древесным узором. А как еще могло быть у оружия настоящей тиллвег?
Свободный костюм, мягкие высокие башмаки с ремнями-оплеткой, капюшон, тут же оказавшийся на голове. Стрелу тиллвег убрала в колчан у пояса. Блеснула болотно-зелеными глазами, рассматривая охотника, протянула руку:
— Я Айна.
— Освальд. А там, повторю, Чихъ.
— Я знаю. — маска согласно повторила ее кивок, тряхнув махрами внизу. — Спасибо тебе.
— Хорошо. Что ты тут делаешь?
Айна пожала плечами.
— Ищу плохого человека. Того же, что ты.
— Врет она все. — заявил Чихъ.
— Достань мои стрелы, Лис.
— А не пошла бы ты куда подальше, угли тебе под ноги?
— Достань стрелы, еще раз говорю. И не писайся от страха, старик, рядом нет твоих родичей.
— Они мне не родичи.
— А я тогда человек, надо думать.
Чихъ заворчал, но перестал смотреть вокруг и, совершенно неожиданно, начал доставать стрелы.
— Нам нужно сделать тебе древко, — Айна… улыбнулась? — И идти дальше. Пока будешь прилаживать наконечник, займусь собой. Старик покараулит.
— А не пошла бы ты, манку?
— Обязательно пойду, старик, но когда все сделаем.
— Нам нужно? — Освальд не спешил заниматься древком. — Тебе оно зачем и мне для чего твоя помощь?
— Мы тратим время. — Айна достала из незаметного подсумка пахнущую жиром ветошь, быстро промазала тетиву. — Пойдем, я займусь синяками, ты черенком, дед будет охранять.
— Ненавижу манку, — заявил Чихъ, протягивая тонкий пучок из всех выпущенных ею стрел. — Манку всегда нужно командовать и им наплевать на людей, красавчик, запомни.
— Манку? — Освальд посмотрел на нее, на него. Что-то ему это уже не очень нравилось.
— Лесной дух, — Айна покачала головой, — нас никогда не любили лесные племена.
— Интересно почему, да, красавчик? — Чихъ сплюнул, зло смотря то на нее, то на Освальда.
— Боялись. — ответила Айна. — Вот и весь ответ. Помоги ему найти новое древко и приходи меня охранять. Буду у родника.
Чихъ, ругаясь сразу двинул в одному ему известную сторону. Освальд, прежде чем догонять тиллвег, окликнул его.
— Чо? — зло бросил дед.
— Почему ты ее слушаешься?
— Она манку, я должен. Иди. — Чихъ махнул рукой и скрылся за широкими и тяжело гнущимися листьями, выше и шире его самого.
Освальд, покосившись на кривозуба, неожиданно вздрогнувшего, вздрогнул сам. Квист, старый, странный и проклятый лес, жил своей жизнью. Падальщики не ждали ухода больших двуногих, падальщики торопились на пир.
Несколько длинных и узких зверьков, смахивающих на хорьков, закованных в гибкую, как елочные чешуйки, броню, уже старательно выгрызали язык хищника. На боках, извиваясь и отдирая хорошо заметные кусочки, вились поблескивающие кольцами многоножки с кривыми жвалами. Недавно мелькавшие над головой красивые изумрудно-переливающиеся крохи-птицы с узкими клювами-шилами, успели выклевать глаза и по одной юркали в широкие ноздри, кажущиеся дышащими. Обтекая ноги Освальда, черными ручейками, решительно двигались колонны больших муравьев.
Жизнь в Квисте, умирая, очень ярко показывала свой круговорот, давая пищу другим жизням.