Взглянула на кушанья, расставленные на столе, и чуть не бросилась в дом со стыда. Ведь кто ни пройдет мимо, ухмыльнется: «Деспина Назару, что живет в доме старухи Варвары, по воскресеньям накрывает стол посреди двора, как на поминки. Потом садится, но не ест, нет! Сядет одна и беседует с полными посудинами, будто не в себе…»
Схватила она низенький столик с остывающей едой и бросилась в дом. Ах, какие запахи поплыли над садом, над соседскими дворами! Арионову псу было уже невмоготу, и он стал кружить под забором и маяться — ни дать ни взять командировочный перед кафетерием: и деньги есть, и аппетит дикий, а черт его знает, почему не открывают!
Стол Деспина поставила за печью, перешагнув через одеяло. Ночь была душная, она расстелила на полу, и теперь постель была разворочена, будто старая нора, покинутая молодняком. Деспина устало присела — не увидят ее здесь чужие глаза, можно вволю выговориться:
— Ты не со мною, Ангел, не со мною. Где же пропадаешь, когда зовет тебя сердце любящее. Я ведь не ГОРЛИЦА! Нет житья мне в этом доме, хоть брось все и беги, завязав глаза… А хочешь, тебе подарю? На, возьми, живи в нем… Хоть сожги! Мне и то легче будет. А хочешь, сделай из него… музей! Это ты умеешь, Ангел… Пусть появится еще один музей дурехи, полюбившей тебя навеки и безответно! Поведешь людей по чистой горнице — каса маре — и будешь говорить твоим несравненным баритоном: «Граждане… здесь, как видите, скромный домишко… Жила в нем девушка по имени Деспина, которая тихо и безропотно меня любила. ЛЮБИЛА, да!.. И в конце концов взмолилась: сжалься, Ангел, говорит, сожги его, этот дом, ненавистный символ гнезда и семьи, чтобы я нашла в себе силы уйти в безбрежный мир. Признаюсь, дорогие посетители, жалко было дома, и я сказал: иди, Деспина, иди спокойно, здесь будет музей. И представляете, привык уже, прижился, может, потому, что ее нету…»
И вдруг, как живой, перед глазами — АНГЕЛ! Он, этот сумасбродный почтальон… Застыл в проеме двери, как истукан в немой тишине. И тут словно заволокло его черным дымом, тем самым, что клубился над непочатой заговоренной водой, куда старая цыганка из райцентра бросила красные уголья и маленькую, с ноготок, восковую куколку… И кто-то жалобно заскулил, далеко-далеко, будто под землей, в глубокой норе, томится маленький сурок.
Заплакала Деспина, заплакала навзрыд. «Что со мною, господи! Хочу спалить собственный дом, и голоса чужие мерещатся… И Зиновия сегодня утром что-то каркала… Откуда взялся градобойщик? Чтобы мужчина в расцвете сил гонялся за тучами, как Илья-пророк?! Да разве Ангел оставит село без почты? Видно, не все ты знаешь, Зиновия… Чует мое сердце, Ангелу плохо, очень плохо! Когда человек считает тучи — он уже за решеткой. Он завидует птицам в небе и просит тучу унести его в мир иной… Знаю! Заведующая вызвала милиционера, а тот упек его в какой-нибудь погреб…»
В глазах у Деспины потемнело. «Да что же такое, господи, — стоять посреди комнаты и плакать! И любить, и ненавидеть, и жалеть…»
Деспина вскочила как ужаленная — совсем голову потеряла! Ах, что-то надо делать… Ноги еще ведут куда-то, хотя сердце дрожит и ничего не понимает. Лишь бы идти куда-нибудь, авось все поправится. Выбежала во двор, машинально одернула платье: «Пойду-ка я… Все равно куда, лишь бы идти!»
Вот так, самого себя забываешь в такой час — пропади все пропадом! Деспина не только про уговор с соседкой забыла, но даже про ту дикую ГОРЛИЦУ, что была упрятана в горшке в глубине чулана. Старая цыганка из райцентра вручила ей напоследок:
— Держи, дочка, это — горлица! Вот тебе пряжа, обвяжешь ей шею. — Она порылась в груде пестрых подушек и вытащила моток красной пряжи. — Как станет сердцу невмоготу, ты ее и выпустишь. Она знает, где милый, она его покличет, как кличет в лесу своего сизого!..
Когда тоска комком сжимает горло, разве упомнишь колдовские предписания и заговоры? Деспина даже дверь за собою забыла запереть… Соседка, понятное дело, ждала-ждала да и сама к ней отправилась. Толкнула калитку и остановилась: дверь в сени нараспашку. Крикнула:
— Деспина!
Никто не отозвался. Раскрытые окна трепетали белыми занавесками, как в купе скорого поезда. «Может, разминулись — она ко мне, а я к ней? Нет, не могла же она бросить открытый дом… — И вошла во двор. — Наверно, в саду». Позвала еще раз:
— Деспина!..
Все пусто, все тихо… Зиновия присела на завалинку ждать Деспину. Вдруг в доме что-то ухнуло, вроде как вдалеке и будто бы совсем рядом… Зиновия вскочила — что там грохнулось? Словно из мехов выпустили воздух и в капкане забилась крыса.