Серафим Поноарэ, один из главных персонажей «Сказки про белого бычка», рассказывает односельчанину Ангелу Фарфурелу о своем последнем разговоре с матерью. Перед смертью мать спросила: «Из чего этот мир, Серафим?» — «Из людей, говорю, мама». — «Нет, — говорит она, — из любви. Обещай, сын ты мой, сколько будешь жить, слушаться только желания и любви»…
В этом кратком диалоге между сыном, вступающим в мир людей, и матерью, уходящей из мира желаний и любви, — возможно, ключ к пониманию своеобразия прозы Василаке, ее проблематики, поэтики, философии.
Нужно только внимательно присмотреться к людям, населяющим произведения Василаке, к их жизни, желаниям и стремлениям. И, конечно же, к стилю, литературной манере автора.
Взять ли роман «Сказка про белого бычка и пепельного пуделя» или повести «На исходе четвертого дня» и «Элегия для Анны-Марии», везде легко обнаружатся две несовпадающие и в то же время неотделимые одна от другой жизненные позиции, сформированные не социальными, а какими-то иными факторами: возрастными, скажем, или генотипическими; принадлежностью индивидуума к мужскому или женскому полу… Одним словом — природными. Очень условно и в общем виде эти жизненные позиции персонажей можно обозначить как рассудочную и чувственную. И находятся они в отношениях не противоположности, а взаимодополняемости и, если можно так выразиться, самонедостаточности. Между ними такие же, метафорически говоря, родственные отношения, как между сыном и матерью; рассудочность молодого человека есть не более чем признак не приобретенной еще культуры чувств, а сентиментальность старой женщины — следствие осмысления большого жизненного опыта; так что в одном случае рассудок уже содержит в себе возможность эмоционального освоения мира, в другом — сложившееся эмоциональное отношение к миру — итог деятельности рассудка. И тут, естественно, не важны ни возраст, ни половые различия, ни происхождение: для человеческой мудрости (как, впрочем, и для глупости) нет «анкетных данных». Поэтому одинаково мудры Елена Поноарэ, мать Серафима, и Никанор Бостан из романа «Пастораль с лебедем» (в этом издании — повесть «На исходе четвертого дня»), но в мудрости их не столько свет головного понимания, сколько жар душевного сочувствия, и это обстоятельство придает прозе Василе Василаке особый тембр и колорит: в каждой фразе ее звучит добродушие и светла она неярким, зыбким светом доброты. «Зыбким» — потому что жизнь то и дело предлагает человеку проявить злость, недоверие к другому, не всегда понятному, но срабатывает в человеке этический ограничитель, не позволяющий переступить черту, за которой усмешка становится насмешкой, зубоскальство — оскорблением. «Конечно, она тронутая, Надежда, но в чем-то, может, она и права…» «Качает прохожий головой и говорит: „Да-да-да“, а самому уже хочется послать его подальше и о своих грехах заботиться, потому что или этот Серафим так глуп, что земля его еле держит, или так хитер, что пары ему не сыскать…»
Доброта в художественном мире Василаке — не индивидуальное свойство отдельных высоконравственных «представителей народа», а коренное, субстанциальное качество жизни, та элементарная, первичная ценность, без которой прочность и воспроизводимость жизни не была бы обеспечена. Суть ее предельно проста. Елена Поноарэ, думая о судьбе сына, прежде всего хочет, чтобы тот был, как все люди. «Перво-наперво чтоб было свое гнездо, чтобы женился, чтоб родителей ублажил, а придет время, и похоронил их… И чтоб у самого были дети, чтоб и он узнал, что такое забота и нужда, а как же иначе?» Таков в представлении матери Серафима путь крестьянина в жизни. Таков вообще жизненный срез, взятый для изображения писателем. И нет ничего загадочного в том, что в прозе Василаке мы не находим «сильных» эпизодов, эффектных сцен, бурных страстей: все «сильное» совершается на других уровнях, в других сферах жизни — там, где отношения представителей больших производственных коллективов, где грандиозные стройки и события государственного масштаба, высокие интеллектуальные запросы, где быстрая смена событий, где очень часто нет согласия между рацио и эмоцио и человек отчужден не только от других людей, но и от самого себя. В мире Василаке жизнь предстает на первом и самом необходимом для ее поддержания уровне, когда еще нет разделения людей на более значимых и менее значимых, начальников и подчиненных, знаменитых и безвестных, когда все живут врозь и вместе, своей и общей жизнью и различия между людьми определяются не по вертикально-иерархической шкале, не по высоте ступеньки, занимаемой человеком на социальной лестнице, а по степени соответствия его тем вековым традициям, обычаям, образу жизни, которые существуют с незапамятных времен, меняясь только со стороны количественной, формально-поверхностно, — по сути же своей оставаясь незыблемыми.