Тем временем Карл вернулся в Аугсбург, Аль-ба же поехал сначала в Богемию и встретился в Праге с королем Фердинандом. Там начались восстания, которые, впрочем, посте победы под Мюльбергом удалось легко подавить. Затем он отправился в Аугсбург к императору и оставался там до января 1548 года, принимая участие во всех важных совещаниях. Затем через Геную вернулся в Испанию за новыми поручениями, которые имели исключительно важное значение для габсбургской монархии. Ему предписывалось ввести при дворе Филиппа бургундский придворный церемониал, в связи с чем он был назначен главным мажордомом при дворе будущего короля.
Карл выбрал чопорный и строго формальный бургундский церемониал для своего испанского дворца, чтобы дать своему сыну единственное в своем роде положение. Несмотря на всю любовь к блеску и пышности, это противоречило духу испанских грандов, которые ощущали свое родство с троном, а также желаниям испанского народа. Филипп, которому шел тогда 21 год, чувствовал себя подавленным. Герцог Альба, которому было поручено нововведение, тоже энергично сопротивлялся. Однако Карл в резких выражениях поставил его на место, и Альба вынужден был исполнять его волю. Создали бесчисленные должности с точным ранжиром, пустыми правами и обязанностями, и вскоре началась глупая погоня за должностями. Каждый считал себя обделенным приличествующими ему почестями, и Альба, которого упрекали в том, что он выпросил себе высшую должность, хотя именно он отговаривал императора, вновь стал объектом ненависти своих соотечественников и сословия.
С достоинством переносил он все нападки, упорно претворяя в жизнь указания, которые ему не удалось изменить. Вероятно, он был единственным кроме Филиппа, кто знал, что распоряжения Карла были связаны не только с Испанией, но и с намерением обеспечить Филиппу императорский трон вместо дяди Фердинанда или племянника Максимилиана. Некоторые историки считают, что эта мысль исходила не от Карла, а от Филиппа и что за спиной Филиппа герцог Альба был движущей силой. Все это более чем сомнительно. Во всяком случае, именно по инициативе Карла, для осуществления плана Филипп был призван в Нидерланды и Германию. Альба должен был сопровождать принца.
С глубоким недоверием покидал Филипп Барселону в начале октября 1548 года. Вначале он отправился в Геную, где его приняли с большой помпой. Император поручил ему обращаться с герцогом Альбой как с лицом, облеченным большими полномочиями; куда бы его ни приглашали, герцог должен был его сопровождать. Альба, однако, не принял этой почести; тем не менее он непрерывно работал над планами укрепления Испании. В Генуе он даже собрался построить цитадель для испанских войск, чтобы надолго обеспечить верность генуэзцев. Оттуда через Милан, Тренто и Германию он прибыл в Брюссель.
В Нидерландах, где, как прежде в Испании, Филипп переезжал с места на место, чтобы как будущий владыка принять присягу на верность, Альба был мостом между будущим королем и населением; часто он вместо Филиппа отвечал на обращения во время празднеств. Более года прошло подобным образом. Следующий год выдался в Германии таким же: переезды из города в город, где празднества сменялись перепалками из-за свиты. Однако результат был скудным; со вздохом облегчения покинул Филипп в мае 1551 года двор своего отца и возвратился в Испанию, куда в октябре прибыл герцог Альба, которому, к досаде Карла, после всех хлопот в путешествиях был предоставлен короткий отпуск для посещения дома.
Оценивая проведенное с наследником время, герцог вынужден был признаться перед самим собой, что для него оно было потрачено впустую. Роль придворного мало подходила ему и, кроме того, больше отвечала желанию императора, чем принца. Филипп мог ценить Альбу как полководца и советника своего отца, но привязан он был к молодому Гранвелле, который был избран епископом Арраса и стал первым политическим советником, и к Руи Гомесу де Сильве, который в четырехлетнем возрасте приехал в Испанию из Португалии и стал товарищем по детским играм Филиппа. Гибкая натура и дружелюбный характер сделали его важной персоной при дворе Филиппа, хотя Карл был о нем не слишком высокого мнения. Брак с принцессой Эболи еще больше укрепил его положение.