Качнул пузырьком снова, и жидкость на миг блеснула золотом.
— Скорее же! — задыхаясь, проговорила Марго, сжав хрупкие пальцы Родиона. — Надо спешить!
— Вы готовы рискнуть? На кону вопрос жизни и…
— Разве не для того я показала вам лабораторию? — перебила Марго. — Не для того отдала тетрадь и «материю, сохраненную путем высушивания»? Однажды я уже едва не потеряла его! Вы не знаете, что значит терять близких! Отца! Мать! Не знаете, как это — остаться одной, без надежды, с опустевшей душой!
Она заплакала, приникнув щекой к руке Родиона.
Уэнрайт присел рядом.
— Вы правы, миссис. Придержите его за голову… вот так, — откупорив пробку, прислонил к потрескавшимся губам Родиона стеклянный край. — Теперь сделаем несколько глотков…
Рубиновая жидкость полилась в горло. Родион задергал кадыком, руки замолотили по простыне, так что Уэнрайту пришлось навалиться на него своим весом.
— Все, уже все! — пропыхтел он, отшвыривая склянку.
Родион вздохнул, роняя голову на подушку. Щеки его вспыхнули румянцем, веки задрожали и приподнялись.
— Он пришел в сознание! — вскрикнула Марго.
Взгляд Родиона скользнул по стенам, остановился на лице сестры.
— Ри… та, — едва слышно вытолкнул он. — Прости…
Вздохнул, сжимая пальцы на ее запястье. Затем его щеки побелели снова, и радость, вспыхнувшая было в сердце Марго, сменилась сосущей тревогой.
— Нет, — шепнула она. — Нет, нет! Говори со мной, слышишь? Родион! Не смей умирать!
По его телу прошла судорога. Взгляд обратился ввысь, лицо исказилось в страдальческой гримасе.
— Мамочка, — на выдохе простонал он. — Обними… Мне так… больно…
И больше не вздохнул.
Глаза его быстро стекленели.
Особняк фон Штейгер, Лангерштрассе.
Полиция нагрянула на рассвете.
Фрида, выскоблившая спальню от крови, отнесла таз под лестницу, но вскоре вернулась снова — взмыленная и перепуганная.
— Я им говорила, фрау, — сбивчиво затараторила служанка, — но господа полицейские отказались слушать! Просто вышибли дверь! Представляете, фрау? Они вынесли нашу дверь! Ах, Господи…
Марго тяжело поднялась, расправляя грязный подол и тщетно пытаясь пригладить встрепанные волосы. Она уже не плакала или думала, что больше не плачет — внутри нее надломилось и погасло нечто важное, словно кто-то снял щипцами нагар со свечи и ненароком потушил пламя. А потому — и Фрида, и медленно собирающий саквояж доктор Уэнрайт, и стены, и лошадка-качалка за сундуком, и кровать и, конечно, мертвый Родион — виделись будто сквозь выпуклое стекло.
— Я помню, — все еще всхлипывала Фрида, — вы просили не пускать, но…
— Пустое, — бесцветно ответила Марго. — Не все ли теперь равно?
Каблуки уже давили скрипучую лестницу.
Фриду оттеснили плечом, и вслед за черными шинелями в спальню ворвался запах мороза и пороха.
— Прошу прощения, баронесса, что так бесцеремонно ворвались в ваш дом этим ранним утром, — произнес негромкий и почему-то знакомый голос, — однако, я не без основания считаю, что вы скрываете беглого и очень опасного преступника. Вы должны немедленно сдать его полиции, в противном случае…
Голос осекся.
Настала тишина, которую прервал надсадный кашель ютландца.
— Простите, господа, — придушенно, прикрывая рот платком, проговорил Уэнрайт. — Вы опоздали.
— А вы, как я погляжу, вовремя, — зло ответил полицейский, и его серое лицо обрело знакомые черты майора Отто Вебера.
— Я опоздал тоже, — ответил Уэнрайт. — А потому уже ухожу.
— Не раньше, чем вас допросят, доктор, — и, обернувшись, крикнул через плечо: — Ганс! Петер! Сопроводите герра доктора до гостиной и ждите внизу!
Марго равнодушно смотрела, как полицейские встряхивают саквояж Уэнрайта, как увлекают за собой послушную Фриду, как щелкает дверной замок, оставляя баронессу наедине с Вебером и мертвецом.
Она подумала: какая теперь разница?
Подумала: как странно думать о Родионе — «мертвец». Есть в этом слове что-то неправильное и грязное, и сам Родион — похолодевший, недвижный, как колода, казался просто большой игрушкой вроде оловянного солдатика. А настоящий Родион, наверное, наблюдает за сестрой из-под кровати и зажимает ладонью рот, сдерживая хихиканье, чтобы в следующую минуту выскочить с веселым «Бу!», и долго смеяться, смеяться, смеяться над испугом сестры.
Марго криво улыбнулась и, приподняв покрывало, заглянула под кровать.
— Вы прячете еще кого-то?
Вебер заглянул тоже, не увидел никого, скривился и покачал головой.
— Маргарита, надеюсь, вы понимаете всю плачевность вашего положения, — заговорил он, заглядывая в ее лицо и пытаясь поймать ускользающий взгляд. — Я пытался предупредить вас ранее, но вы не слушали и не порвали опасные связи ни с его высочеством, ни с этим алхимиком, — Вебер качнул головой в сторону двери, где скрылся под конвоем ютландец, — и кроме прочего, покрывали преступную деятельность вашего брата. Я пытался закрывать на это глаза, рассчитывая на ваше благоразумие. Но пострадали люди, Маргарита. Умерли люди. Вы понимаете?
— Да, — ответила она. — Умер мой брат.
— Я соболезную.
— Вы стреляли в него!
— Ваш брат подложил самодельную бомбу! Он террорист, Маргарита! А вы — его пособница!
Марго застыла, глядя на Вебера плоскими глазами.
— Пособница, — повторила, пробуя слово на вкус — оно было солоно как кровь.
— Да, — Вебер тронул ее за подбородок, заставляя смотреть в свое строгое лицо. — Мне, правда, жаль, что вам пришлось это пережить. Но извольте выслушать. Я друг вам, не забывайте. И могу помочь.
Она молчала, пытаясь сфокусировать взгляд и уловить смысл в падающих, будто камни, словах полицейского. Вебер воспринял заминку как хороший знак и потому продолжил воодушевленно:
— Я, сколько мог, оттягивал обыск вашего дома. Мы не знали, кто на самом деле виновен в покушении, и кого ранили мои люди, но я сразу заподозрил, что в дело может быть замешан ваш брат. К сожалению, мои подозрения оправдались. И худшее, что вас, Маргарита, обвинят в алхимии, укрывательстве преступника и пособничестве предателям Священной империи. Прямо сейчас в этом кармане, — он прижал ладонь к груди, — разрешение на арест Родиона. Но он, к счастью, мертв…
— К счастью? — Марго отпрянула, привычно коснувшись пальцами запястья, но стилет лежал в сейфе рабочего кабинета, а в гостиной ожидали двое полицейских, и что делать теперь? Бежать?
Она обернулась к окну — в полураскрытые окна сочилась декабрьская стужа.
— К счастью, — повысил голос Вебер, — потому что еще месяц вашего брата пытали бы в карцере, а после все равно бы повесили на потеху публики. Вы можете думать о побеге, — Марго вздрогнула, и снова повернула к Веберу пустое лицо, — но это не спасет. Вас тут же объявят в розыск. Схватят. Будут допрашивать. Пытать. А после казнят.
— Мне все равно, — тускло ответила Марго, опуская голову. Сердце на мгновенье затрепыхалось, а потом снова навалилась апатия.
— И между тем, мысль не так уж глупа. Побег решил бы все ваши проблемы.
Он сказал это так буднично, что Марго не сразу осознала значение слов. А, осознав, застонала, сжав кулаками виски.
— Вы играете! — воскликнула она. — Отто, почему вы играете со мной?! Я пережила такое горе, какого не вынести женскому сердцу! Вы пугаете меня? Но та Маргарита, которую вы знали, умерла несколько часов назад с последним вздохом моего Родиона! Вы говорите о смерти? Я смерти не боюсь. Так зачем вы мучаете меня?
— Не торопитесь с выводами! — поспешно сказал Вебер, придвигаясь ближе, точно заговорщик, дыханием обжигая ее лоб. — Я вовсе не хочу вашей казни. Да, ваш брат погиб, но вы еще живы. И я не прощу себе, если погибнете и вы. Поэтому послушайте, просто послушайте мое предложение! — он ухватил ее за запястья, Марго не отстранилась, только тяжело дышала, прикрыв воспаленные от слез веки. — Вам нужно бежать. Тайно. И лучше всего из стран, — понизив голос, продолжил: — Я помню, вы приносили мне письмо от адвоката вашей семьи. В Славии у вас осталась земля. Вы можете уехать туда, вступить в наследство и начать все заново…