Не стоит затягивать эту повесть, описывая замысловатые старания и гениальные хитрости, посредством которых Розали добилась цели, не возбудив ни в ком подозрений. Достаточно сказать, что она ничем не нарушала материнской воли, покидая Безансон в мае 1835 года и отправляясь с отцом в Руксей в старой дорожной карете, запряженной парой добрых наемных лошадей.
Любовь открывает девушкам глаза. У Розали вырвался крик восторга, когда, встав на другое утро после приезда в Руксей, она увидела из окна своей комнаты широкий водный простор; над ним поднималась легкая дымка тумана, который, задевая верхушки елей и лиственниц, всползал по склонам обеих гор к их вершинам.
«Они любили друг друга на озерах! Она живет на берегу озера! Решительно, озера имеют что-то общее с любовью», — подумала Розали.
У озера, питаемого снегами, вода опалового цвета, и оно так прозрачно, что походит на огромный алмаз; когда же оно, подобно озеру Руксей, стиснуто двумя гранитными массивами, поросшими елями, когда вокруг царит безмолвие, как в саваннах или в степях, у кого не вырвалось бы при взгляде на него восторженное восклицание, как у Розали?
— Все это устроил знаменитый Ватвиль, — сказал ей отец.
— Право же, — заметила молодая девушка, — он хотел получить отпущение грехов. Сядем в лодку и поедем на тот конец озера, нагуляем аппетит к завтраку.
Барон послал за двумя молодыми садовниками, умевшими грести, и взял с собою своего премьер-министра, Модинье. Озеро имело в ширину шесть арпанов, в некоторых местах десять — двенадцать и в длину четыреста арпанов. Вскоре они достигли конца озера, где возвышается зубец Вилар — Юнгфрау этой миниатюрной Швейцарии.
— Вот мы и приехали, господин барон, — сказал Модинье, делая садовникам знак привязать лодку. — Не угодно ли вам пойти посмотреть…
— На что посмотреть? — спросила Розали.
— Ничего особенного, — ответил барон. — Ты девушка не из болтливых, у нас с тобой есть общие секреты, и я хочу рассказать тебе, что меня беспокоит. С тридцатого года между общиной Рисей и мною возник спор из-за зубца Вилар, и мне хотелось бы уладить это дело без ведома твоей матери, так как она слишком непокладиста и будет метать громы и молнии, в особенности если узнает, что мэр общины Рисей, республиканец, начал эту тяжбу в угоду избирателям.
Розали благоразумно скрыла свою радость, чтобы не пробуждать у отца подозрений.
— Какую тяжбу? — спросила она.
— Видите ли, мадемуазель, — начал Модинье, — жители Рисей давно уже пользуются правом выпаса и рубки леса на противоположном склоне зубца Вилар. Но господин Шантони, их мэр с тридцатого года, утверждает, будто зубец принадлежит общине целиком, и уверяет, что сотню с чем-то лет назад по нашей земле все проезжали свободно. Вы понимаете: если признать это, мы уже здесь не хозяева. Ведь потом дойдут до утверждения, что вся территория, занимаемая озером, была захвачена аббатом де Ватвилем. Так говорят старожилы Рисей. Это был бы конец для Руксей.
— Увы, дитя мое, — сказал простодушно барон, — между нами говоря, это правда. Захват этой земли освящен только временем. Поэтому, чтобы раз навсегда избавиться от хлопот, я собираюсь предложить с полюбовного согласия установить границы моего имения на этом склоне зубца Вилар и построить здесь стену.
— Если вы будете уступать республиканцам, они вас проглотят. Вы сами должны пригрозить судом жителям Рисей, — сказала Розали.
— То же самое я говорил вчера вечером господину барону, — заметил Модинье. — Чтобы доказать правильность моего мнения, я и предложил поехать посмотреть, не сохранилось ли по ту или другую сторону зубца следов ограды.
Зубцом Вилар, который представляет собою нечто вроде стены между общиной Рисей и имением Руксей, обе стороны пользовались уже сотню лет, не доходя до серьезных столкновений, тем более, что он не приносил почти никакого дохода. Будучи в течение полугода покрыт снегом, предмет спора сам по себе охлаждал страсти. Поэтому понадобилось жаркое дыхание революции 1830 года, чтобы защитники народа вспомнили о старой тяжбе. Этим путем Шантони, мэр деревни Рисей, хотел сделать более драматичной мирную жизнь на границе с Швейцарией и увековечить эру своего управления. Шантони, как видно по его имени, был родом из Невшателя.
— Дорогой папенька, — сказала Розали на обратном пути, сидя в лодке, — я согласна с Модинье. Если вы хотите закрепить за собой право на общность владения зубцом Вилар, то нужно действовать энергично и добиться от суда постановления, ограждающего вас от происков этого Шантони. Чего вам бояться? Пригласите поскорее поверенным знаменитого Саварона, пока Шантони не поручил ему защищать интересы общины. Тот, кто выиграл процесс капитула против городского управления, выиграет, конечно, и процесс Ватвилей против жителей Рисей. К тому же, — добавила она, — Руксей когда-нибудь перейдет ко мне (надеюсь, еще очень не скоро); не оставляйте же мне в наследство тяжбу. Мне очень нравится это поместье, я буду часто сюда приезжать и по мере возможности заботиться о его благосостоянии. На этих берегах, — сказала она, показывая на подножия обеих гор, — я разобью клумбы и устрою чудные английские сады. Поедем в Безансон и вернемся сюда с аббатом де Грансей, господином Савароном и маменькой, если она захочет. Тогда вы примете окончательное решение; но на вашем месте я уже давно сделала бы это. Вы носите имя Ватвилей, не вам бояться борьбы! Если процесс будет проигран, — ладно, я не скажу вам тогда ни слова в упрек.
— Ну, если ты так на это смотришь, — сказал барон, — я согласен и повидаюсь с адвокатом.
— К тому же процесс — очень занимательная штука, он придает жизни интерес, приходится ездить то туда, то сюда, хлопотать. Разве вам не придется пускаться на всякие уловки, пока дело дойдет до суда? Вспомните, ведь мы не видели аббата де Грансей больше трех недель, до того он был занят.